— Боюсь, она знает слишком многое. И, на деле, ей на Эмина просто посрать. Всё, что её сейчас волнует, это… оказаться как можно ближе ко мне. Мне пришлось пойти с ней на эту сделку как раз по данной причине. Из-за возможности держать её по своим боком и не спускать с неё глаз, фиксируя абсолютно каждый шаг и всё, что она не будет тут делать. Даже прослушивать её телефонные звонки. Да и её общение с Эмином куда проще контролировать на своей территории. Она сама на это напросилась, думая, что это добавит ей каких-то дополнительных бонусов в достижении желаемого. Надеюсь, уже через пару дней она сама взвоет от тех удобств и жёсткого за ней контроля, которые я ей вскоре здесь устрою.
— А с чего вы взяли, что она не задумывалась об этой перспективе раньше? Может она как раз этого и хочет, спровоцировать вас на какой-то нужный ей шаг и действие?..
— Конечно хочет и будет стараться делать для этого всё, что в её силах. Но ведь и я не вчера родился. Мне давно не двадцать шесть. Я построил свою жизнь за последние девять лет практически собственными руками с минимальной помощью извне. И пускать в неё эту сучку не пойми за каким хреном — не собираюсь. Она здесь только для того, чтобы в конечном счёте исчезнуть из нашей с Эмином жизни уже навсегда и безвозвратно. Но для этого, увы, нужно время и нечеловеческое терпение.
— А я?.. Кто я тогда для вас в этой жизни? Почему вы не хотите меня отпустить? Зачем я вам здесь сейчас?..
На самом деле мне не хотелось задавать этого вопроса, поскольку… Мне могло бы и не хватить оставшихся за сегодня сил, чтобы принять и выдержать ещё один удар. Мне с лихвой хватало и обращённого на меня взгляда Арслана. То, как он пытался огородиться от меня, воздвигая между нами ментальную стену привычного для него отчуждения.
Его Зверь за все эти девять лет ничего другого и не знал, кроме столь дорогого сердцу гордого одиночества. Он привык к нему до такой степени, что собирался в ближайшее время избавиться от когда-то самого для него бесценного — от умершей любви к Веронике Щербаковой. И после такого рассчитывать от него на что-то ещё?..
— Давай поговорим об этом попозже, где-то ближе к вечеру. Возвращайся в свои комнаты и постарайся отвлечься от всего этого бардака на что-то более полезное.
— А вы… точно придёте? — да уж, безмозглая дурочка во мне неискоренима.
Хотя… он тоже хорош. Или делал это специально. Прямо как сейчас, когда приподнял руку и ласково коснулся моего лица, огладив большим пальцем мои дрожащие от инфантильной обиды губы.
Не знаю, как я при этом сдержалась и не ухватилась за его ладонь или вообще не кинулась ему на грудь в несвойственном для меня порыве.
— Приду… И не потому, что всегда держу данное мною слово, а потому, что сам этого хочу…
_____________________________
[1] sıktır — турец. ненормативное восклицание
Арслан
Меньше всего мне сейчас хотелось идти к Нике за очередным выяснением отношений. Ведь, по сути, это будет ещё одним переливанием из пустого в порожнее. Я слишком хорошо её знал. Даже если изобью её до полусмерти, придушу до потери сознания и посажу в кандалы, на цепи в одной из “игровых” комнат цокольного этажа — толку от этого будет столько же, сколько и от всех предыдущих попыток вбить в её больную голову хоть что-то ценное. Таким созданиям (называть их людьми — банально не поворачивается язык) неведомо ни чувство совести, ни что-либо человеческое в принципе. Правда для них — пустой звук. Они ни во что не верят, только в свои ненасытные потребности, вложенные в них с рождения природой в виде паразитических инстинктов. “Правдой” они называют лишь то, что считают за правду сами. И окружающие люди для них — всего лишь средство достижения их низменных пристрастий.
Я не просто так об этом говорю. Я практически вырос в этом окружении. Мой отец общался с подобными недолюдьми ещё с начала диких девяностых, а мне пришлось унаследовать со всем бизнесом Камаевых большую часть его связей в виде представителей прослойки так называемых королей жизни. Да что уж теперь-то кривить душой? Я и сам не смог не испачкаться этой грязью, ни будучи избалованным подростком, ни при тесном сближении с Щербаковой. Не говоря уже про первые годы после её так называемой скоропостижной “кончины”, в которые чудил с таким остервенелым безумием, о чём вспоминаю с неподдельным шоком и содроганием даже сейчас. Удивительно, что я никого не умудрился тогда убить. Хотя и прожил почти десять лет со стопроцентной уверенностью, что мои руки запятнаны несмываемой даже после смерти кровью чужой жизни. И если бы только одной…