— Amına koyum[1]! — у меня едва голос от хрипящего рыка не сорвался. Я чуть было сам каким-то чудом не тронулся и не дошёл окончательно до ручки, практически уже не соображая, что творю. Вернее, действуя на чистых животных инстинктах. С остервенелой жадностью сгребаю руками податливое подо мной тело и одним несдержанным ударом, буквально насаживая на окаменевший член оттраханную моим языком киску, вбиваюсь в Юльку. Врываюсь в её горячее, тугое и одновременно эластичное лоно, растягивая его изнутри своим слишком большим стволом, лишь на начальном этапе испытывая небольшое “сопротивление”. Но уже через два-три толчка с полным погружением до самого упора, начинаю входить в неё, как по маслу, ускоряя темп ударов и дурея от её ответных действий. От того, как она пытается мне подмахивать или интуитивно сжимает влагалище, спуская мне на залупу и буквально её “обсасывая” бархатным вакуумом возбуждённой пиздёнки.
Тут, блядь, точно только и остаётся, что держаться на честном слове и не доводить это сладкое безумие до дичайшей крайности. А ещё каким-то чудом не кончать. Трахать стонущую подо мной девочку, как заведённому, до будоражащих смачных хлопков и ударов яйцами о её ягодицы, чувствуя при этом, как по ним уже течёт, и как Сэрче с каждым последующим жёстким толчком выгибается, содрогается и наседает мне на член — тут уж воистину одними молитвами не спасёшься. Ещё и добавлять сверху не менее возбуждающими ласками. Впиваться в её стонущие губки оголодавшим поцелуем, трахая ей ротик языком почти в такт ударам пениса и не забывая шарить по её блядскому телу жадным ладонями. И как-то с нереальным усилием сдерживаясь, чтобы не разорвать её буквально, ни членом, ни руками.
Неудивительно, что во второй раз она кончила так же бурно, как и в первый и дольно-таки скоро. Впиваясь в меня немощными пальчиками, хаотично скользящими по моей разгорячённой и взмокшей от испарины коже, задыхаясь от криков и сотрясаясь всем телом от затяжных спазмов мощного оргазма. Отчего ненормальным желанием затрахать её до беспамятства крыть меня меньше не стало. Если только не больше.
Поэтому я и не останавливался. Может лишь ненадолго сбавил темп со скоростью и даже сменил однообразность движений при неспешном проникновении, пока сам наслаждался новыми ощущениями. Более медленно растирал и растягивал членом всё ещё кончающую киску, не сводя поплывшего одурманенного взгляда со стонущего личика Сэрче.
Кажется, я готов был трахать её хоть всю ночь напролёт. Потому что действительно этого хотел. До одури, до полного помрачения рассудка, пока на хрен в кровь не сотру залупу, или пока кто-нибудь из нас двоих не потеряет сознания.
Какая жалость, что физиологически это было недостижимым желанием. Хотя, казалось, меня сейчас не могло остановить даже это. Поскольку ничего иного я и не хотел. Только ебать свою девочку, смотреть и чувствовать, как она кончает раз за разом на моём члене и делать это снова и снова. Но, самое главное, когда она уже будет на последнем издыхании, едва соображая, что происходит, ощутимо ослабев и сорвав от криков голос, я наконец-то сделаю это. Загляну в её отсутствующие в этой реальности глаза, оплету смертельной клеткой рук и пальцев её обессиленную голову и волосы, рыча ей в губы и беспощадно вбиваясь в неё самыми жёсткими ударами, изольюсь в неё. Ослепнув, оглохнув и на несколько секунд выпав из внешнего мира. Плавясь и сгорая в эпицентре нашей слитой воедино эйфории, на несколько ничтожных мгновений разрываясь на атомы в яркой вспышке блаженного апогея, то ли умирая, то ли воскрешая вновь и вновь в этом сумасшедшем буйстве первозданного греха.
Похоже, я не просто хрипел сдавленными стонами, но и что-то говорил. Шептал в бреду и на русском, и на турецком. Но то, что произносил имя Юльки — это точно, пока кончал в неё и скользил по её губам своими, мечтая вспороть её членом буквально или достать им до самого сердца Сэрче. Не удивлюсь, если именно так и сходят с ума. Хотя, впервые за столько лет я был не прочь зависнуть в этом блаженном безумии как можно на дольше. И, кажется, я не хотел отсюда уходить, сгребая Воробушка в свои ревнивые объятия, когда перекатывался на бок, зарываясь лицом в её карамельные пряди и вдыхая в полные лёгкие её пьянящий аромат.
Жаль, нельзя было остановить время хоть на сколько-то часов и не возвращаться в ту грёбаную реальность, что поджидала меня за этими дверьми в лице Щербаковой, её “тайных” подельников и всех тех треклятых проблем, которые, как казалось, копились и наслаивались с каждым новым днём всё больше и больше. Неужели, впервые в жизни я заметил, как жил всё это время? И впервые захотел послать всё к чёрту?