Лицо девушки ярко пылало. Она стыдится, что ли? В самом деле? Я неспешно разглядывал аккуратные губки, прикрывающие узенькую, нежно-розовую дырочку. Хотелось потрогать её там, ввести в неё палец, чтобы ощутить, насколько она горяча внутри.
Напряжение члена стало болезненным. Но ещё не время. Для начала мне нужно узнать, откуда ей известно столь многое, включая язык терраэнов. Уже потом я с ней позабавлюсь вдоволь. Я достал из ниши в стене прут, который выглядел как металлический, а на самом деле представлял собой экспериментальный вид материала, который мог видоизменяться по желанию хозяина. О да, у меня в распоряжении всегда самые интересные и дорогие игрушки!
— Я все еще надеюсь, что ты по доброй воле расскажешь всё, что меня интересует.
Девчонка упорно молчала, не произнеся ни звука. Тем временем прут в моих руках видоизменился, превратившись в хлыст с широким шлепком на конце. Начнём с малого. Не думаю, что стоить сразу же пускать в ход что-то из разряда потяжелее.
Хлыст рассёк воздух и легонько опустился на щеку Тайры. Девчонка дёрнулась так, будто её обожгли пламенем. Ремни, удерживающие на месте, врезались в кожу шеи.
Прекрати, птичка, боль от этого мягкого шлепка в десятки раз меньше той, что ты будешь испытывать, если просто попытаешься освободить руки или ноги. Удерживающие ремни будут сжиматься всё сильнее и сильнее, сдавливая кожу, врезаясь в неё до синяков. Шлепок хлыста игриво опустился на живот девушки, приласкав кожу возле пупка.
— Не молчи, птичка. Я лучше всех знаю, насколько хрупки ваши тела, и как легко их сломать. Позволь себе пожить немного дольше.
— Зачем?
Забавная. Никто ещё не спрашивал, зачем ему жить дольше? Разве это не самоцель? Я вымолвил первое, что пришло в голову, самое очевидное.
— Боли будет меньше, неужели это недостаточный стимул?
— Итог будет одинаков в любом случае. Нет большой разницы, умру я сейчас или через день. Я всё равно умру…
Голос девушки звучал так обречённо, будто я уже занёс над её головой карающий меч или приставил дуло пистолета к виску, грозясь нажать курок.
— Есть разница. Огромная. Для меня.
— Кто бы сомневался. Играй, Палач. И можешь сам спеть для меня похоронную песню.
Интересно, как в ней уживался панический страх передо мной и подобная дерзость? Восхитительно. И так ново. Что же победит в ней в итоге?
Я поднял хлыст и прошелся немного по телу Тайры, похлопывая то тут, то там. Не удержался и ударил несколько раз шлепком между её широко разведённых ног. Боль от шлепка была мгновенной и угасала так же быстро, как возникала.
Кровь приливала к этому местечку, делая его особенно чувствительным. Можно сказать, что это была прелюдия, жаркая ласка с остринкой. Я поимел немало девиц, которые умоляли отшлёпать их до одури, до синяков, но Тайра, похоже, была не из их числа. Она сидела с таким несчастным видом, будто эта маленькая проказа была самым ужасным, что с ней приключалось в жизни. Лицо стыдливо пылало. У неё был вид святой мученицы, с оскорбленной невинностью и запятнанной честью…
— Развлекаешься?
Мне не надо было поворачиваться лицом к говорящему, чтобы узнать, кто это был. Я и так знал, что сейчас в воздухе за моей спиной возникла трёхмерная проекция самого Бога-Императора. Не иначе явился для того, чтобы скомандовать: «К ноге!» своей злобной цепной собаке.
— Бросай свою новую игрушку, Пёс. Ты нужен мне.
Глава 9. Палач
Проекция померкла. Бог-Император даже не удосужился дождаться моего согласия. Впрочем, оно ему никогда не требовалось. Все терраэны и фаэлины послушно разевали рты, внимая его словам, и дышали в том ритме, который задавал он. Как же ты не вовремя явился! Я отбросил хлыст и поспешил к нему, надеясь, что его вызов окажется простой формальностью.
Бог-император ждал меня в своих покоях, в огромной комнате, отделанной в каком-то древнем стиле, с обилием мебели цвета слоновой кости и золотой фурнитурой. Ненужный кич, очередной роскошный плевок в лицо всем, стоящим ниже Него. Мне претила эта обстановка, обилие всяких безделушек и нерациональное использование пространства.
Меня бесило обилие света, струящегося будто отовсюду. Мне хотелось поскорее убраться в свою тёмную конуру, чтобы этот золотистый, мягкий свет не резал глаза. На фоне безумства света я выглядел мрачным пятном, предвестником мучений и скорой смерти. Каждый раз, когда я оказывался здесь, меня будто выворачивало наизнанку. Моя фигура была так же уместна в этой роскошной зале, как чёрная дыра посреди обитаемой галактики, поглощающая всё живое.