Я, свернувшись клубочком на нешироком диване, с грустью наблюдала за братом. Продаст, в этом не было ни малейших сомнений. Когда Тейран принимался вот так бегать по комнате, это означало - зол не на шутку. И слова у него никогда не расходились с делом. Продаст. Я почувствовала вдруг страшную усталость. И правда, зачем нам такой невольник? Зачем мне эта игрушка, если... я неожиданно поняла, что уже не думаю об Илане как об игрушке. Зачем мне это все... эта маета, от которой болит сердце?
- Тамира... - Тейран остановился напротив, пристально глядя на меня. - Что с тобой? У тебя усталый вид... давай отложим поездку?
- Ничего, - беззаботно ответила я. - Все хорошо, брат, я правда устала немного... и никуда не поеду - передумала. Продавай, если хочешь, ты прав.
Я неторопливо встала и, поцеловав брата в висок, вышла из комнаты.
... Что с тобой, Тамира? Правильно спросил брат. Что с тобой, Тамира? Эти слова звучали в ушах - да так назойливо, не отделаться. Что с тобой, Тамира?
И вправду, что со мной? Почему при одной мысли о каком-то невольнике в сердце разливается теплая волна, а пальцы начинают дрожать? Тебе двадцать шесть лет, Тамира, а ты ведешь себя как пятнадцатилетняя дурочка, впервые увидевшая вблизи мужчину. Кто он тебе - жених, брат? Уж лучше бы брат, чем...
Проворочавшись полночи в постели, я не выдержала. Встала, накинула легкий пеньюар - вышитый, с кружевом, подарок брата, наскоро заколола волосы и, прихватив свечу, вышла из комнаты.
Я знала, где сейчас Илан - в дровяном сарае. Брат распорядился держать его там - чтобы других к побегу не подбивал. Босые ноги ступали по половицам неслышно и легко. Я вышла на крыльцо, и вокруг моей свечи тут же закружились неведомые ночные насекомые. Я отвела их рукой. Свеча подрагивала на сквозняке, вокруг метались тени.
Путь до сарая показался мне бесконечным. Все спят, дурочка, чего ты боишься в собственном доме, увещевала я себя. Зачем ты идешь туда, что хочешь увидеть? Грязного, голого, в засохшей крови раба? Вот еще дивное зрелище.
На двери покачивался замок. Я беспомощно подошла. Конечно, еще бы его оставили незапертым! Я поднесла свечу поближе - и увидела торчащий из замка ключ. Повезло... сдавленный смех вырвался у меня. Хочешь - прямо сейчас открывай и выпускай его, и никто ни о чем не узнает.
Против опасения, Илан оказался вовсе не таким, как я ожидала. Он лежал не на земляном полу, а на тюфячке - пусть и тощем, но чистом, и под головой - свернутый плащ. На руках и ногах - кандалы, штаны - грязные, но целые, и повязки охватывают спину и грудь аккуратной белой безрукавкой. Кто же это постарался так? Наверное, Майти.
Я осторожно подошла, опустила свечу на землю. Илан лежал ничком, лицом вниз, и даже не пошевелился. Он тяжело дышал во сне, русые волосы, уже чуть-чуть отросшие, сбились набок, открывая часть щеки. Я осторожно, дрожащими пальцами коснулась его волос.
Мальчик, мальчик. Стальным обручем меня сковала жалость - настолько сильная, что казалось, нет никого и ничего на свете, что я не могла бы сделать, чтобы ему стало хоть чуточку легче. Невольнику, не имеющему ничего, рабу... мальчишке, проникшему в мое сердце... кого и когда еще я так жалела в жизни? Бездомного котенка, разорванного собаками на моих глазах, когда мне было пять? Тейрана, наказанного отцом, когда мне было восемь? Юношу-ремесленника, у которого мы заказывали новое седло, посмевшего признаться в любви ко мне и за это высланного из города? Все это не то, не то, не то. Посмевший добиваться свободы достоин не жалости, а уважения, думала я, но это все ерунда, это игры мужчин - в уважение, гордость, достоинство. А я только женщина... и жалость моя была женской, испытанной впервые в жизни, и я поняла вдруг, что в этой жалости нет унижения, напротив - тот, кто ее достоин, - человек и мужчина, настоящий мужчина, гораздо больше, чем все эти разряженные франты, добивавшиеся моей милости. Гораздо больше мужчина, чем даже мой муж, которого я никогда не любила. Мальчишка, скованный по рукам и ногам, избитый, бесправный... все это наносное, внешнее. Он - настоящий. Таким мог бы стать, наверное, мой брат, если бы по-иному повернулась судьба.
Илан пошевелился, что-то пробормотал во сне, застонал. Голова его сползла с этого подобия подушки, и я подумала: ему неудобно. Неумело, несмело я попыталась поправить плащ... и заметила краешек тонкой цепочки, зажатой в его кулаке.
Я осторожно потянула за кончик. Илан снова пошевелился, цепочка выскользнула из его сжатых пальцев, и что-то маленькое, круглое закачалось перед моими глазами. Я вытянула руку, поднесла к свече. Монетка? Нет, что-то вроде амулета... небольшой, украшенный каким-то узором медальон. Я повертела его, разглядывая, попыталась открыть - не получилось, оказался сплошным. Что это, откуда у него? Память, оставшаяся от дома? Чей-то подарок? Кража? Оберег?