Ближе всех Чарнота сошёлся с коммунистом Ганопольским. Это был мудрый полуеврей. К моменту знакомства Чарноты с Ганопольским тот уже стал отходить от коммунизма Маркса или, "пролетарского коммунизма", как любили именовать это политическое направление его адепты. На вопрос Чарноты: "Почему он не прибивается ни к какому течению"? Тот отвечал:
"Уж лучше - ни к какому, чем к ошибочному. Это зверьё сбивается в стаю, чтобы выжить, а у человека - иначе. Человек объединяется с себе подобными чтобы дело делать, - разъяснял он свою позицию Григорию Лукьяновичу. - Нет пока в мире общественной теории, которая бы при переходе к практике не менялась. Вот коммунисты в России, после смерти их вождя Ленина, превращаются в стадо обезумевших быков. Того и гляди начнут вспарывать друг другу животы. Я почему уехал из России? Да потому, что увидел, что борцы за дело рабочего класса очень быстро перерождаются в борцов за власть и привилегии. Сейчас идёт там драка, 46пока теоретическая, между большевиками и меньшевиками или меньшевистами, как их Ленин называл. Как ты думаешь, кто победит?- спросил, но не дожидаясь ответа, продолжил. - Конечно, победят те, кто меньше обременён моралью. Победит тот, кто никого не будет щадить: ни своих, ни чужих. Нападать всегда легче, сдерживать нападение трудней. Защищающийся ждёт, а нападающий действует; сила за вторым. Вот большевики кричат: давай строить социализм, а меньшевики - давай подождём. Ясно, что вторые проигрывают. Активные люди встанут на сторону большевиков, ибо те дело делать предлагают, а так как в России активных много, а политически грамотных мало, то и получится подавляющий перевес на стороне большевиков, ибо те дело делают. Мы - меньшевики им говорили: угробите и себя, и страну, а они: посмотрим, мол. Вот хотят социализм строить во враждебном окружении. Значит, нужно будет и строить, и воевать одновременно. В войне нужен командир, и здесь у большевиков фора. Троцкий лезет в диктаторы, а Сталин - в любимые вожди. И Ленин второму дорожку уже проложил. Сам в мавзолей лёг, для нашего народа хоть и необычно - не по христиански, а всё-таки религиозно заманчиво: как это - умер, а "живее всех живых"? Да так: вот сходи и посмотри на него; через год после смерти можешь посмотреть, через два, три - десять. Когда молиться начнёшь: через год, два, десять... - не важно; когда-нибудь начнёшь, или уже начал. Ясно и то, что продолжателем дела должен быть Сталин. Ленин-Сталин теперь для активного россиянина это одно лицо. И я не сомневаюсь - грузин победит еврея, страна-то антисемитская. А чтоб 47закрепить свою победу Сталин ни перед чем не остановится. Попомнишь меня - полетят головы, очень скоро полетят".
Чарнота вспоминал этот разговор, когда ехал на окраину Парижа. Вышел на конечной станции метро, взял извозчика, сел в его коляску, назвал адрес и вновь погрузился в воспоминания. Михаил Борисович Ганопольский любил по-рассуждать вслух:
"Вот послушай, Григорий Лукьянович, - обращался он к Чарноте и затем уже долго не умолкал. Прагматик, неоднократно сидевший в царских тюрьмах, он хорошо усвоил урок Великой Французской Революции: "Революция - это мать, пожирающая своих детей". И именно это правило заставило его позаботиться о своём эмигрантском будущем. Открытый на него, в одном из парижских банков Ротшильда счёт, ещё в 1897 году, оставался за ним закреплённым и после революции, как, впрочем, и за многими функционерами РСДРП. Пятьсот тысяч франков теперь позволяли ему жить безбедно в пригороде Парижа в своём домике с небольшим садиком.
Конь шёл аллюром. Коляска на хороших рессорах с резиновыми шинами на колёсах мерно покачивала пассажира. Чарнота вспоминал их разговор в последнюю встречу.
"Вот вы военный, - говорил Ганопольский, взяв Чарноту за пуговицу пальто, - и, конечно, понимаете значение дисциплины в армии в военное время. - Чарнота утвердительно кивнул. - Вот и все нормальные взрослые люди это понимают. Есть приказ - его надо исполнять. Я командир - я отдаю приказы, ты подчиняешься и исполняешь их. Ты командир - я тебе 48подчиняюсь. Всё понятно любому. А если война, то начальник тебя и на смерть может послать. Вот именно военные условия, военную организацию большевики и используют. Самый умный нижний чин ничего не сможет поделать с начальником - дураком. Ну, если только в бою - пулю ему в спину. А если главнокомандующий дурак? Ведь он в атаку не ходит, и у него охрана. Вот и получается: пока этот дурак всю армию ни положит, его открыто дураком не назовёшь. Сталин будет начальником всей страны, хоть и дурак. И вот пока он страну не угробит - он неподсуден. Нет над ним начальника, даже мистического, ибо он неверующий. Мумия Ленина у него "начальник", а этим начальником можно крутить как угодно. Я с ним пообщался и знаю его. Власть абсолютная - вот что ему нужно. Петра первого, а больше Ивана Васильевича Грозного уважает - кумиры они для него. А марксизм - так, средство для достижения абсолютной власти. Хоть он, конечно, в этом и сам себе не признаётся, а я его видел в деле: он не исполнитель, он начальник. В другом качестве он себя не представляет. Воевать он готов, но воевать, как начальник - чужими руками. В этом весь Коба. Ну, а дорвётся до власти, - он себя покажет. Люди для него материал, средство, кирпичики, винтики его паровой машины. Кирпичи в топке, а винтики в механической части - он их менять будет не задумываясь. Все старые винтики и кирпичики - обречены. Я это понял, потому здесь и прохлаждаюсь. Вот книгу пишу, мемуары. Тем и живу".
49 Воспоминания захлестнули Чарноту. Тем временем коляска подкатила к небольшому увитому плющом одноэтажному особняку. Хозяин вышел встречать гостя.
Михаил Борисович Ганопольский, в свои 66 лет, выглядел глубоким, но ещё крепким стариком. Высокий, худой, облысевший он отпустил бороду и это скрадывало недостаток волос на голове. Тёмное, морщинистое лицо с близко поставленными глазами смотрели на Чарноту ласково. Ему нравился этот раскаявшийся молодой русский генерал; храбрец и умница, который хоть и годился ему в сыновья, но не уступал в знаниях и начитанности; кроме того, за счёт природного ума и тяги к знаниям быстро догонял старика в способности здраво судить о действительности. Чарнота слабо знал только историю русского революционного движения. И Михаил Борисович помогал ему ликвидировать этот пробел в образовании.
"Ах, Григорий Лукьянович, как же я рад вам, - громко заговорил Ганопольский, направляясь на встречу гостю. - Милости прошу, заходите в мой дом. Чайку попьём, поговорим. На чём мы в прошлый раз-то остановились? - спросил он, обняв гостя за плечи и увлекая его к дому. Чарнота зашёл в знакомую прихожую. Без приглашения снял сюртук и повесил его на вешалку. Придерживая гостя за локоть, хозяин ввёл его в гостиную и, усадив в кресло, сказал:
"Я сбегаю на кухню, чайку сварганю, а вы уж не скучайте, а то моя Жаннетта на рынок с утра умчалась".
"Не торопитесь вы, Михаил Борисович, дайте отдышаться, да и на ваш вопрос я должен ответить",- возразил Чарнота.
50 Ганопольский согласно закивал и сел на стул, стоявший рядом с креслом.
"Мы с вами беседовали об организации "Земля и Воля"",- напомнил Чарнота.
"Да, да, - согласился Михаил Борисович, - землевольцы..."
Он на некоторое время задумался. Затем решительно встал и направился к двери. "Я всё-таки поставлю чаёк - пусть греется".
Он вышел, а Чарнота, расположившись поудобней в кресле, стал рассматривать комнату. Темно-вишневые тяжёлые бархатные гардины на двух больших окнах были раздвинуты. Из окон открывался вид на цветущий сад. Вдруг ожили напольные часы, стоявшие в углу комнаты, и пробили одиннадцать раз. Когда Чарнота отсчитал последний - одиннадцатый удар, в дверном проёме показался улыбающийся хозяин и с порога заговорил:
"В 1879 году мне было 19 лет. Тогда и раскололись землевольцы на народовольцев и чёрнопередельцев. Мы ещё тогда шутили: первые взяли себе волю, вторые - землю. Народовольцы ненавидели царизм не меньше молодого Пушкина, готового кишкой последнего попа последнего царя удавить. Чёрнопередельцы хотели мира и труда в стране любви, доброжелательства и взаимопомощи. Возглавил вторых Георгий Валентинович Плеханов. Он был старше меня всего на четыре года, а фактически стал нашим наставником и отцом; умнейший человек был. Наладили выпуск газеты. Так и назвали - "Чёрный передел". А потом Плеханова 51взяли за выступление на митинге у Казанского собора в Петербурге. - Рассказчик задумался и как бы про себя произнёс, - или сначала его взяли, а затем уж мы и "Чёрный передел" организовали. Память подводит. К высылке Георгия приговорили, а он за границу уехал, да так там до конца своих дней и остался. Если не считать краткосрочного его приезда в Петроград в начале семнадцатого года. Умер он в 1918, где-то в Финляндии. До смерти в политике больше активно не участвовал, хотя Савинков и предлагал ему пост премьера в правительстве после большевиков. Наивный Борис - он думал, что победит большевистов, а они его как ребёнка провели - заманили в Россию и шлёпнули. Ну, чтож, - хоть умер на родине".