-----------------------
Всё оставшееся до отъезда время Чарнота готовился. Распаковывал и вновь более компактно упаковывал свой багаж. При этом каждый раз любовался английскими болотными сапогами, купленными им по случаю у знакомого француза. Григорий Лукьянович одевал сапоги, залезал в них в 62ванную с водой и сидел так некоторое время, чтобы ещё раз удостовериться - не протекают.
Свой револьвер он разобрал и спрятал в разных местах своего багажа. Запасся бинтом, чтобы самую крупную его часть, непосредственно перед германской границей, прибинтовать к ноге.
В указанный на железнодорожном билете день, за два часа до отхода поезда, Чарнота прибыл на Северный вокзал Парижа (Gare DU Nord). Расположившись в зале ожидания, Чарнота с сожалением отметил, что хоть его багаж и не так велик и он один его переносит с места на место без особых усилий, но с ним, всё равно, не погуляешь по окрестностям вокзала. Пришлось отказаться от желания ещё раз - последний (он уж точно это знал) полюбоваться архитектурой старого Парижа и попрощаться с этим гостеприимным городом. Григорий Лукьянович уселся на жёсткую вокзальную скамью, которая по своей конфигурации напоминала российские вокзальные скамьи, и задумался:
"Вот меняю я размеренную, обустроенную жизнь вновь на жизнь военную; а по другому и не могу. Не могу я жить в довольстве и сытости на чужбине. Уж лучше - в грязи, голоде, холоде, но - на родине. Чтоб русская речь звучала вокруг. Откуда в человеке такая тяга к родному очагу и когда для него весь мир станет родным домом? А ведь должно же когда-нибудь такое произойти, - чтобы не стало ни русского, ни араба, ни индуса, ни негра, а появилось одно - человек Земли. Жюль Верн в своих "сказках" отправил человека на Луну. Вот именно этому человеку - с Луны и будет виднее всех необходимость 63единения людей. Для того, чтобы человек ощутил необходимость в том, чтобы он был не один, чтобы он почувствовал жгучую потребность в дружеском плече, на которое можно было опереться, чтобы было у кого попросить помощи, чтобы ощутил ценность ему подобного, человек должен быть поставлен в такие условия, которые помогут ему всё это ощутить. Ты один, а вокруг бездна и только такой же, как ты - человек, способен ответить на твой зов о помощи. Как же ты должен беречь, любить это существо. Как же ты должен стараться, чтобы эта бездна всё больше и больше наполнялась родственными тебе существами. Ведь только в этом случае бездна не пожрёт тебя, ты не растворишься в ней. Сейчас люди убивают друг друга. Они тем самым убивают своё будущее. Герои Жюль Верна, когда они при перелёте на Луну из своего снаряда смотрели на Землю, об этом не думали. Почему? Ведь сам автор был за народ! Правда, он попытался решить социальные человеческие проблемы, решить тем, что устами своего героя, то же француза Мишеля Ардана, предлагал всех мизантропов-человеконенавистников выселить на Луну. Но это не то: как выявишь таких до того, как они себя проявили? Заселить Луну мерзавцами, так они потом и нападут на землян..."
Мысли Чарноты были прерваны служителем вокзала, который вошёл в зал ожидания, позвонил в ручной колокольчик и громко объявил:
"Мадам, мисье поезд Париж-Берлин подан ко второй платформе. На посадку! Пожалуйста - на посадку!"
64 Чарнота без труда нашёл свой поезд, вагон ╧3 и место на котором ему предстояло провести двое суток. Открыв дверь купе, он не без злорадства отметил, что революционеры не чужды комфорта и при возможности не отказывают себе в маленьких житейских радостях. Двухместное купе выглядело как будуар какого-нибудь известного французского шансонье. Мягкие сидения, обитые тёмно-зелёным плюшем, под окном - столик, накрытый льняной скатертью салатного цвета с вышитыми мулине по углам затейливыми виньетками, на окне такие же занавески; на столе у окна удлинённая хрустальная вазочка с одной ромашкой в ней. Пол застлан новой ковровой дорожкой тёмного цвета с лентами орнамента по сторонам.
Чарнота разместил свой багаж на специальной багажной полке над его местом, уселся к окну и отодвинул занавеску. На перроне суетились люди. По ним видно было, что поезд скоро отойдёт. В такие моменты суета усиливается и наблюдательный человек легко эту особенность подметит.
"Гутен так", - раздался голос и по нему тот же наблюдательный человек без труда определил бы, что это голос очень уверенного в себе человека.
Чарнота повернул голову. В дверном проёме стоял среднего роста белокурый мужчина лет тридцати в дорожном костюме в крупную коричневую клетку и с саквояжем в правой руке, который он держал впереди себя, так как размер дверного проёма не позволял находиться в нём одновременно человеку и саквояжу.
65 "Бонжур", - как можно любезней ответил Чарнота.
Человек тут же перешёл на французский язык и пока устраивал свой багаж на верхнюю полку и садился к окну успел поведать Чарноте, что он немецкий коммерсант, удачно закончил свои дела в Париже и вот теперь возвращается домой - в Берлин.
"Я буду очень рад провести эти два дня с таким замечательным попутчиком", - закончил он свой монолог.
Чарнота в долгу не остался и на безупречном французском доложил своему попутчику, что он гражданин Франции русского происхождения; направляется в Берлин по своим личным делам.
Поезд тронулся и оба пассажира замолчали, наблюдая в окно за весёлыми, и не очень, провожающими мужчинами и женщинами. Вот пожилая дама наклонилась к ребёнку и вытирает девочке платком, видимо, заплаканное лицо. Вот молодой человек, стараясь не отставать от набирающего скорость поезда, бежит за ним и не переставая машет рукой. Когда за окном замелькали пригородные пейзажи, немец заговорил:
"А не желаете ли выпить по рюмочке коньяку за знакомство, мисье?" - вопросительная интонация повисла в воздухе. Чарнота поднялся с сидения и представился:
"Жан Клод Дювалье". - Немец также учтиво поднялся и, протягивая Чарноте руку, сказал:
"Карл, Карл Фридрих Виндельбанд. Дальний родственник философа Вильгельма Виндельбанда. Не слышали о таком?"
Чарнота пожал протянутую руку немца и отрицательно покачал головой.
66 "Ну, это не большая потеря - он не Ницше. Разве что его труды по истории философии могут представлять какую-то научную ценность, а так - слюнтяй", - успокоил попутчика немец.
Они сели. Несколько секунд мужчины рассматривали друг друга, улыбались. Затем немец спохватился, достал саквояж, извлёк из него бутылочку коньяка и две изящные, явно походные, рюмочки. Он распечатал бутылку, разлил коньяк по рюмкам. Поставил бутылку к окну, взял в левую руку ближнюю от него рюмку и торжественно произнёс:
"Прозит! За знакомство!" Чарнота учтиво кивнул, улыбнулся и выпил.
После второй рюмки у немца заблестели глаза.
"Ах, Германия! Как же ты сейчас раздроблена и унижена", - произнёс он после небольшой паузу, глядя в окно.
"Кем же унижена ваша родина?" - стараясь говорить как можно мягче, спросил Чарнота.
"Версальским договором, - быстро ответил немец.- Нельзя так поступать со страной такой культуры, такой самобытности. Мы - настоящие немцы, никогда не согласимся с результатами этого, так называемого, "мирного договора"".
Немец встал, сделал два шага по купе и упёрся лбом в зеркало двери. Постояв так несколько секунд, он, как будто собравшись с мыслями, повернулся и, глядя сверху вниз на попутчика, разразился довольно-таки длительной тирадой:
"Никогда не согласимся. Великий Фридрих Ницше поднял самосознание немцев на такую высоту, что никому и не снилось.67 Если есть воля к власти у человека, то она должна быть и у нации, которую представляет этот человек. Волей к власти обладает сильнейший. Мужчина в семье, например, властвует над женщиной. А нация, культивирующая в себе волю к власти, будет властвовать над миром".