Он коснулся губами её волос.
– Но я не сделаю вас соучастницей своих преступлений. Вы будете в безопасности от любых моих безумств. Даже от тех, о которых бы умоляли сами.
В подтверждение его слов руки, разминающие её тело, нажали на чувствительную точку, поймали вторую, и Кира громко застонала, обмякая под его ладонями. А когда он перевернул её обратно на спину, и лепестки разлетелись с её груди…
Они не увидели ничего особенного в том ритуале. Никаких уникальных воспоминаний, никаких дурманящих тайн. Только самого Рональда в серой мантии, лежащего с книгой на дне лодки и быстро пишущего заметки на белом листе бумаги. Догорал закат, и когда стемнело, Рональд Вейер зажёг свечу и долго глядел в пламя. А потом перевернулся на спину и смотрел, как над его головой зажигаются звёзды.
Незримой Кире очень хотелось пригреться на его груди. Лечь рядом. Прошептать ему на ухо, что его лишат памяти, и посоветовать быть осторожнее. Коснуться его губ первым робким несмелым поцелуем.
Но наяву её тоже ждало тепло.
Её голова на коленях у профессора, лепестки, запутавшиеся в её волосах, пижама, вновь скромно скрывшая её фигуру, и тонкая горящая свеча.
– Полезно бывает иной раз погрузиться в воспоминание, стараясь его продлить, – тихо сказал профессор ей, поднимая со своих колен и обхватывая сзади. – Попробуйте.
Они долго сидели рука в руке, глядя на пламя. А потом – Кира сама не поняла, как, – пижама снова слетела с неё, и она, задыхаясь, стонала в его руках на остатках размётанных лепестков, с раскинутыми в стороны ногами, прижимаясь к его напряжённым бёдрам, и между ними больше не было ритуала – только его одежда и её тело, разгорячённое от душистого масла и его рук, вытворяющих потрясающие, невероятные, невозможные вещи с каждой точкой на её коже.
… Вещи, о которых ей теперь оставалось только вспоминать.
Кира вернулась в реальность, обхватив себя руками. Чёрное платье, подкупающее своей безыскусной простотой, больше её не радовало.
Сарказм. Снег. Волшебство.
Вот что у неё было.
Вот что она потеряла.
Она медленно двинулась к выходу из подземелья, останавливаясь на каждой ступеньке. Его голос звучал у неё в ушах, она была полна его прикосновениями, час назад он спас ей жизнь – что, что могло сломаться так окончательно и так безнадёжно? И может ли она это изменить?
Когда Кира добрела наконец до своей комнаты, она прикрыла за собой дверь и подошла к витому столбику кровати, не включая свет.
Здесь, перед балом солнцестояния…
Кира покраснела. Она до сих пор краснела при мысли о том воспоминании. Но теперь…
Теперь ей остались только воспоминания, не так ли?
– Последнее, – прошептала она. – Последнее, что я вспомню сегодня. А потом я засну и не буду видеть снов.
Что профессор делал сейчас? Собирал вещи перед долгожданным отпуском?
Он думал о ней, беспощадно чётко представилась картинка перед мысленным взором Киры. Конечно, он думал о ней. О ней, стоящей посреди комнаты в этом платье или уже без платья, и несмотря на всё своё напускное безразличие, больше всего он хотел оказаться с ней рядом, на этой постели, чтобы наконец слиться с ней, забирая её себе и не оставляя никому другому.
Может быть, предложить ему это? Себя?
На какой-то миг она хотела это сделать. Пробежать через все коридоры, взлететь по лестнице и постучаться в его дверь.
Но если бы он не открыл ей, она бы этого не вынесла.
Её битва была проиграна.
Осталось лишь лечь, закрыть глаза…
Но она знала, что не уснёт.
Кира сбросила платье. Помедлив, сняла и чулки, зажав ключ в пальцах. Профессор не отобрал его у неё… Впрочем, грустно усмехнулась она, должно быть, он просто забыл. У них обоих выдалась та ещё ночь.
И легла на кровать, раскинув ноги и руки. Если напрячь мускулы, выгнуться и закрыть глаза, можно было снова представить, как она…
… Была связана. Настолько крепко и надёжно, что вообще не могла шевельнуться. Обе её руки и обе ноги были прикованы к четырём столбикам кровати, и когда она попыталась дёрнуть одной рукой, она не услышала даже глухого звона.
И, разумеется, на ней не было одежды. Никакой.
Кира лежала поверх покрывала, скованная и беспомощная, с ногами, разведёнными в стороны так широко, что болели мускулы, и с руками, которым приходилось ненамного легче.
– Вижу, вам уже начинает нравиться.
Кира приподняла голову. Профессор Деннет устроился в глубоком кресле, стоящем напротив кровати, и задумчиво наблюдал за ней. И его определённо устраивал вид.