— Что ж, следовало ожидать.
— Чего ожидать? — Аверил тоже комнату осмотрела, убеждаясь, что всё в порядке и горничная не забывала о хозяйских покоях.
— Что ты не станешь ночевать в моей спальне.
— Я… — разве должно невольнице вот так запросто комнату хозяина занимать, будто она законная владелица и комнаты, и всего дома заодно?
Герард повернулся к Аверил, вновь обнял за талию и впился в губы поцелуем столь неожиданным, настойчивым, что девушка оцепенела поначалу. Застыла, шевелиться опасаясь, ощущая, как запах окутывает незримым покровом, заключает в тесные объятия.
— Никогда бы не подумал, что ты будешь ревновать, — прошептал Герард, отстранившись чуть.
— Ревновать?
— К той девушке, твоей камеристке.
Вовсе то и не ревность была! А сравнение себя с другими, более красивыми девушками дело обычное, ничего удивительного в нём нет.
— Я не… — дышать отчего-то стало тяжело, и голова опять закружилась. — Я не ревновала.
— Разве? — Герард усмехнулся, погладил Аверил по щеке, обвёл контур приоткрытых губ. — А если судить по изменениям в твоём запахе, то весьма похоже на ревность.
— Запах может рассказать о том, что я чувствую?
— Может, — пальцы скользнули на подбородок, затем на шею. Замерли на ключице, и Аверил поняла вдруг, что прикосновения эти приятны, почти как в тех снах, и не пугали больше. — Поведать не только о твоём страхе, но и о печали, о радости… о возбуждении.
Аверил вспыхнула невольно, однако позволила себя поцеловать. Подчиняясь смутным желаниям, сама обвила мужскую шею руками, прижалась теснее, попыталась неловко ответить на поцелуй, как наставляла Шерис когда-то. Ладонь Герарда опустилась на грудь, затянутую в плотный корсаж платья, затем на талию, перехваченную тонким золотым пояском, огладила бедро.
— Аверил, — в полумраке глаза Герарда казались свинцовыми тучами, рассечёнными серебряными вспышками молний. И обжигающий, тяжёлый что взгляд, что дыхание не вызывали прежнего страха. — Я не врал и не преувеличивал, когда писал, что не вижу других женщин. Я действительно едва их замечаю, ни одна из них не имеет для меня никакого значения. Только ты.
— Так не бывает.
И чтобы запах, всего лишь запах и впрямь с ума сводил, терзал и разум, и тело, воскрешая жар недавний, мысли непристойные, греховными мечтами исполненные.
Чтобы мужчина видел только одну женщину, ту, которой отдал сердце, с которой связал жизнь, да по любви и добровольному согласию, а не из-за приданого, или статуса, или иной выгоды, или потому что срок жениться пришёл.
— Бывает, — Герард разжал объятия, осторожно потянул Аверил к кровати. — У оборотней, например, и… Твоя подруга кое-что мне сказала напоследок.
— Подруга?
— Которая ушла из борделя.
А нынче и мысли путались, и суть того, о чём Герард говорил, ускользала вёрткой рыбёшкой, таяла в запахе столь сладком, желанном.
— Шерис?
— Да, она.
— И что же?
Поцелуй, жадный, жаркий, опалил губы, ноги упёрлись в край постели. И кажется, будто чем дольше Герард целует Аверил, тем меньше хочется, чтобы он останавливался, чтобы ушёл и больше не трогал её.
Наоборот, хочется, чтобы рядом был. Просто был с ней. Разве это много?
— Странную вещь она сказала… и не то чтобы я поверил, но… всё, что было после, лишь подтверждало её слова, — мужские ладони хаотично пробежались по телу, даже через слои одежды вызывая трепет под кожей, огонь внутри рождая, задержались на бёдрах, пальцы перебирали складки пепельной юбки, комкали тонкую ткань. — Аверил…
— Герард… — Аверил сделала глубокий вдох, попыталась дух перевести, однако от того ни дыхание не восстановилось, ни голова кружиться не перестала. Под ладонями, к груди мужчины прижатыми, билось сердце, часто, неровно, и огонь разгорался, пожирал изнутри.
— Если ты желаешь уйти, то лучше уходи сейчас, — голос Герарда прозвучал едва слышно, хрипло.
— Куда?
— В другую комнату… в гостиную… или сразу в сад… в общем, подальше.
— Зачем?
— Затем, что женщины у меня не было уже давно, а твой запах… не просто с ума сводит, но лишает остатков самоконтроля.
Отпустит, позволит уйти? Вот так легко? Отсрочить неизбежное на… сколько? День, два? Неделю? Или даже на месяц?
Бессмысленно откладывать то, что должно случиться. Да и, видит Гаала, не хочется.
Наверное, запах и её остатков самоконтроля лишил.
Аверил обхватила ладонями лицо Герарда, посмотрела пристально в потемневшие до черноты глаза.
— Значит, пусть будет так.
— Не уверен, что ты понимаешь…
— Я несколько месяцев провела в борделе и знаю всяко больше, нежели положено честной девушке перед первой брачной ночью.
Не испугается. Перетерпит. И, быть может, от этого и огонь внутри затихнет, успокоится.
Следующий жаркий поцелуй и впрямь лишил если не самоконтроля, то дыхания точно, и Аверил с трудом, будто сквозь туман, отметила, как Герард уложил её на кровать, на мгновение прижал своим телом к вышитому покрывалу, но почти сразу выпрямился, принялся в нетерпении расстёгивать пуговицы на куртке. Избавившись от куртки, дёрнул шнуровку на рубахе, снял через голову и её. И хотя Аверил уже не раз видела его обнажённым по пояс, отчего-то именно сейчас захотелось дотронуться. Изучить каждую линию худощавого тела и, кто знает, возможно, сделать кое-что из того, что доводилось видеть у матушки Боро.
От мысли нежданной этой, от желания странного Аверил вспыхнула невольно и передвинулась, на подушку перебираясь. Герард подхватил край юбок, потянул подол вверх, открывая ноги девушки, и Аверил смутилась сильнее. Леди обязательно должна ходить в чулках, а Аверил не носила их по нынешней погоде — и жарко, и неудобно с непривычки-то. А под длинным платьем всё равно никто ничего не увидит, гостей в этом доме не бывало и уж Стевия едва ли станет рассказывать Торнстону об отсутствии чулок на Аверил. Герард же, кажется, и вовсе внимания не обратил, поднял юбки, от верхнего платья и нижнюю, выше талии, провёл пальцами по обеим ногам, от щиколоток до бёдер, нарочито неспешно, легко. Склонился к Аверил, начал покрывать её лицо и шею короткими поцелуями, от которых становилось всё жарче и жарче. И пальцы одной руки пробрались под расшитое тончайшим гаальским кружевом бельё, прикоснулись к сокровенному, лаская умело, воскрешая воспоминания о том утре, когда Герард укусил её.
Только теперь не страшно. Теперь тело стремилось к большему, разум не возражал, но принимал с радостью, и сердце заполошно билось в груди. Пламя внутри разгоралось, разрасталось и стон будто сам собой с губ сорвался. Герард приподнялся, снял с Аверил бельё, аккуратно развёл девичьи ноги, устраиваясь меж ними. Услышав, как Герард возится со штанами, Аверил, не удержавшись, зажмурилась всё же.
Боль ведь неизбежна, разве не так?
Проникновение было медленным, осторожным, хотя запах, тяжёлый, дурманящий, предгрозовой, продолжал кружить голову, и огонь не думал утихать, лишь замер мимолётно, словно запечатлённый на картине. Ощущение странное, пожалуй, непривычное и чуточку неудобное, но боли, долгожданной, обещанной боли нет. Совсем.
И это тоже странно. Так не бывает.
Или бывает?
Горячие ладони скользнули по бёдрам, первое движение усилило ощущение неудобства, и на всякий случай Аверил заставила себя лежать смирно. Вдруг всё будет так, как ей рассказывали?
Запах обнимал ласково, крепко, дыхание мужчины касалось щеки, и Аверил открыла глаза, встретила сумрачный взгляд Герарда. Потянулась сама, прижалась, подаваясь бёдрами навстречу, позволяя огню затрепетать язычками по всему телу. Ощущение неудобства исчезло постепенно, сгорело незаметно в пламени, растворилось в настойчивом желании принадлежать этому мужчине.