— Двадцать два?
— Восемнадцать, — ответил я, мягко спрыгнув на землю.
— Проходите, товарищ старший лейтенант! — боец меня узнал, но пароль всё равно спросил. Молодец!
Я бодро зашагал вдоль улицы. На соседнем дворе шумели: кто-то колол дрова, тихонько скрежетала сталь на камне ручного точила, слышно было, как Несвидов распекает бойца за безалаберность в ответственном деле приготовления пищи…
"Прям, как на даче в пресловутые "подмосковные вечера"! — восхитился я. — Словно и войны никакой нет!"
Моё внимание привлёк негромкий разговор, доносившийся из-за палисадника.
— … ну, что ты пригорюнилась, а?
— тошно мне, Марина…
— Лидка, ну ты что, право слово, как в воду опущенная?
Я замер, прислушиваясь.
— Что делать-то, Мариночка? И старый он, а нравится мне очень! А вот расстаёмся! А он даже знать не будет! — послышался тихий всхлип.
— Старый? Да ты что! Какой же он старый?! Мне Слава сказал — они ровесники, и в звании одном!
— Тебее хорошоо, — снова всхлип, — У тебя всё яснооо!
Я смутился. Сам не ожидая того, стал свидетелем любовных терзаний «бойцыц» нашего отряда. "Видно, Лидочка на кого-то «запала» из наших, а теперь переживает… Не, пойду я пожалуй…" — и я тихонечко двинул прочь от палисадника.
"Интересно, а кому это девки кости моют?" — пытался сообразить я, копаясь в своих вещах.
Наконец, бутылка была найдена. Я вытряхнул её из картонного тубуса и засунул в карман штанов.
"Так, одного возраста со Славой, то есть Трошиным… Я, Док, Тотен… И, как там? "В одном звании?" Так майором у нас только командир числится… Хотя… Ёперный театр! — я чуть не подпрыгнул. — Это что же, комсомолочка обо мне убивается, что ли? Хорошо, что букет не подарил, а то бы совсем девчонку прибило!"
В лёгком обалдении я пошёл назад. "Вот это я влип! — вертелось в голове. — Хотя, если оценить спокойно — ничего страшного не случилось, так? Ну понравился молоденькой дурёхе герой-спаситель… Так ведь ничего у нас и не было! Чего нервы на кулак мотать?"
И успокоившись я открыл дверь в дом.
… Мы уже на половину уговорили бутылку "благородного самогона", как в дверь вежливо постучали.
— Заходи, открыто! — рявкнул Фермер.
— Гостей примете? — улыбаясь, спросил Трошин.
— А то!
— Заходи!
— Добро пожаловать! — по очереди сказали все сидевшие за столом.
Гостей к нам пришло немало! Первыми, с чугунками в руках, вошли барышни. Затем Емельян внёс противинь с кусками шкворчащей свинины. Потом вошли батальонный комиссар и сержант-пограничник.
— Это что такое? — грозно сдвинув брови, спросил командир. — Не на Пасху гуляем!
Я заметил, что Бедобородько открыл, было, рот, но тут же получил локтём под рёбра от Трошина, и замолчал. "Ну да, на чужой свадьбе невесту не лапай!" — усмехнулся я про себя.
Потом был пир горой и пляски до упаду. Про пляски я, конечно, приврал, но гитару мне Алик, всё-таки всучил. Пришлось играть.
Для создания «фестивального» настроения я сбацал «Цыганочку». Народ отреагировал примерно так же, как фанаты «Рамштайна» на "Du hast".
— А песню споёте? — внезапно спросил Белобородько.
"А он-то откуда знает? Хотя… Скорее всего, кто-то рассказал — Несвидов или девчонки, а может — и Слава"
— А вам какую, Василий Иванович, весёлую, грустную или умную? — комиссар задумался.
— А давайте весёлую! Праздник.
— Хорошо, только сами решайте — какая она…
Мелодия осталась той же — дробный перебор, зовущий в пляс… Я глубоко вздохнул:
В сон мне — желтые огни,
И хриплю во сне я: — Повремени, повремени,- Утро мудренее! Но и утром всё не так, Нет того веселья: Или куришь натощак, Или пьешь с похмелья.Вокалом, я, конечно, до Владимира Семёновича не дотягивал, но, за не имением горничной, как известно, и кухарка сойдёт.
В кабаках — зеленый штоф, Белые салфетки. Рай для нищих и шутов, Мне ж — как птице в клетке! В церкви смрад и полумрак, Дьяки курят ладан. Нет! И в церкви все не так, Все не так, как надо.Я заметил, что комиссар, внимательно вслушиваясь в слова, прикрыл лицо рукой. "Занятно", — отметил я и, доиграв вариацию, продолжил:
Я — на гору впопыхах, Чтоб чего не вышло. А на горе стоит ольха, А под горою вишня. Хоть бы склон увить плющом, Мне б и то отрада, Хоть бы что-нибудь еще… Все не так, как надо! Я тогда по полю, вдоль реки. Света — тьма, нет бога! А в чистом поле васильки, Дальняя дорога. Вдоль дороги — лес густой С Бабами-Ягами, А в конце дороги той — Плаха с топорами. Где-то кони пляшут в такт, Нехотя и плавно. Вдоль дороги все не так, А в конце — подавно. И ни церковь, ни кабак — Ничего не свято! Нет, ребята, все не так, Все не так, ребята!После того, как прозвучал последний аккорд, в комнате установилась полная тишина, такая, что было слышно, как поскрипывает калитка во дворе. Батальонный помял переносицу, и, резким движением поправив очки, спросил:
— Это вы сами написали, товарищ старший лейтенант?
Чужой славы мне было не нужно, и я скромно ответил:
— Нет, не я. А что, не понравилась?
— Понравилось… Только… Только необычно весьма… — протянул комиссар
— Ну, тогда… На злобу дня, так сказать, — и я запел песню, написанную моим другом в середине "бешенных девяностых":
А шуба ли с дуба — с гранаты чека, Пусть снова в ударе не дрогнет рука, Пусть снова в крови искупается сталь — С дуба — по шубе, а с мира — печаль. Рассветом мы вышли, придём к вечеру, Мы с миром играем в смешную игру, Барбудо Эрнесто забрался на ель, А рядом ползёт команданте Фидель.Резкие ритмичные аккорды рок-н-ролла подчёркивали хулиганские, разухабистые слова песни:
Ему невдомёк, что до фени вообще — На чьей стороне быть товарищу Че — Не просто наёмник тропою лесной — Художник по жизни и новый герой. Мой друг Пиночет как-то мне говорил — Там скучно живётся, где нет заводил, Им главное вовремя фишку просечь, Что будет потом — то отдельная речь. Неярко блестит под луной пулемёт, Из леса выходит карательный взвод, Так было везде и во все времена — Менялись лишь только одни имена.Последний куплет вызвал явное оживление среди слушателей.
Менялись булыжники на топоры, Менялись вожди и законы игры, Менялись эпохи, менялись места, Стабильна была лишь одна крутота. "Эх!" — резким движеньем в казённик заряд — Скончается в муках подстреленный гад! Где раньше секира кольчугу драла — Там ныне взрывчатка и бензопила! Так радуйтесь те, кто познал крутизну! И радуйтесь люди, познавши войну! Сквозь смех автоматов и рёв батарей Идут капитаны кровавых морей! Он встанет, как раньше бывало не раз, Он выполнит невыполнимый приказ, И мощным дыханием мир ужаснёт В грохоте залпов его пулемёт.Последние несколько куплетов мне пришлось менять на ходу, уж больно они не соответствовали времени и слушателям.
Когда я закончил петь, слушатели молчали, переваривая услышанное. Уж больно непривычно для них было наложение серьёзных слов на плясовую мелодию.
— Ну, потом ещё спою, — помог я им, откладывая гитару в сторону.
Все, кроме "гостей из будущего", как показалось мне, облегчённо вздохнули и вернулись к своим неспешным разговорам. По долетавшим до меня обрывкам фраз я понял, что некоторые обсуждают только что услышанные песни. Ко мне на лавку подсел свежеиспечённый командир партизанского отряда:
— Ну ты даёшь! — тихонечко сказал Слава, ткнув меня кулаком в бок. — Я думал, комиссара Кондратий хватит.