— Буду! — честно ответил я, пожирая глазами то, что простиралось перед ними. Сеньора перехватила мой взгляд, усмехнулась, но промолчала.
Заварив чай в чайнике из настоящего звонкого хрупкого даже на вид фарфора, она разлила его по чашкам и придвинула одну из них мне.
— Мы одно время с мужем жили на Земле, в Парамарибо. Знаешь, там наша база?
Я кивнул. Слышал. Одна из двух военных баз, арендованных Венерианским королевством у союзной Империи. Там живут в основном наши флотские и десантники из расквартированных на Земле частей. Точнее, их семьи.
— Мой муж — офицер флота. Я в своё время сбежала с ним, и мы провели там наши лучшие годы. — Она налила мою чашку до верха. Из неё тут же повалил ароматный пар. Я принюхался — ничего похожего на привычный чай в этом аромате не было. — То, что здесь считается чаем — дерьмо, поверь мне! — сеньора присела на место и с выражением глубокого наслаждения сделала крохотный глоток, придерживая другой рукой блюдце под чашкой. — Угощайся, не стесняйся. Это варенье, — и она вновь проследила за моим взглядом на тёмно-вишнёвую вазочку. — Не фабричный джем, а настоящее домашнее варенье, сами делаем, для себя.
Я отхлебнул глоток. Кончик языка с непривычки обожгло, скривился. Мои ужимки лишь позабавили сеньору.
— Ладно, подожди чуток. К кипятку привыкнуть надо, иначе вкуса не почувствуешь.
Я кивнул и отставил чашку. Рука моя тут же непроизвольно потянулась к конфете в золотистой бумажке — я видел такие в дорогом магазине. Они продавались не на вес, а поштучно. Разумеется, о том, чтобы купить и попробовать, речи не шло. Сейчас же такая возможность представилась.
Да, умеют жить люди! Хорошо, когда у тебя есть деньги. Вкус конфеты оказался божественным, хотя и немного горьковатым, но это натуральная горечь. И название на бумажке — кириллицей.
— Русские?
Сеньора кивнула и сделала ещё глоток.
— Только русские умеют делать настоящий шоколад. Не горький, не сладкий, не кислый, не молочный, а настоящий шоколадный.
Я в теме не разбирался и равнодушно пожал плечами, вызвав очередную улыбку сеньоры.
— Ничего, привыкнешь. Жалования королевского телохранителя, если, конечно, ты им станешь, хватает, чтобы баловать себя подобными вещами.
— А у меня есть шансы? — в лоб спросил я. Теперь пожала плечами сеньора.
— Это будет зависеть только от тебя.
— А то, что я рассказал вам? Ну…
— Про девушку? Что всё из-за девушки? — Она засмеялась. — Я же говорю, ничего страшного. Вполне нормально совершать безумства ради женщины. Это заложено в мужской психологии. Если бы ты только знал, сколько поистине великих и гениальных деяний совершено ради женщин! — она мечтательно вздохнула, видимо, вспоминая что-то своё. — От древности до современности. Очень много. И что значит твоё решение по сравнению, например, с решениями Цезаря, Марка Антония или Наполеона?
Я покачал головой.
— Не думал об этом.
— Главное не то, почему ты пришёл, а как будешь служить в дальнейшем, что ты за человек.
Помолчала. Вызывающе прищурила глаза, словно просвечивая насквозь.
— Не стану скрывать, у нас тяжело. ОЧЕНЬ тяжело, Хуан. И тебе поблажек не будет. Но дело в том, что корпус — школа жизни, а у любого человека в любой школе жизни меняется система ценностей. Что ты знаешь о школах жизни?
Я недоуменно покачал головой. О таком тоже слышал.
— Их всего три: школа, армия и тюрьма. Под школой подразумеваются учебные заведения вообще. Остальные расшифровывать, надеюсь, не стоит?
Я кивнул.
— Корпус, как армия или военное училище, можно назвать одним словом — армия. Это испытание личности, проверка на прочность, на умение ладить с людьми, принимать сложные решения. И как в любой школе жизни человек в первую очередь учится. Мы не армия, у нас есть специфика, и это накладывает свой отпечаток, но жить по-старому ты в любом случае не сможешь.
Я поёжился.
— Я знал об этом, сеньора, когда шёл сюда. В сущности, и пришёл-то ради того, чтобы изменить свою жизнь, постичь нечто новое.
— Ну, вот и великолепно! — она улыбнулась. — Тем более, у нас здесь столько девушек, что ты забудешь свою в первый же день. Руку на отсечение даю!
Сказано это было с легкостью и улыбой, но мне вдруг стало не по себе. В этих словах было гораздо больше истины, чем мне хотелось бы.
— Только об одном прошу, даже не прошу, требую, — нахмурилась она, — никаких разборок между ними за мальчика, то есть за тебя, здесь. Поставь себя так, чтобы ваши отношения не мешали службе, разбирайтесь за пределами этого здания. Наказывать буду строго и сразу всех, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Все понятно?