Эта версия была самой логичной и оптимистичной. Следуя ей, когда прояснится ситуация с Бенито и будут найдены настоящие виновные, меня выпустят. Или хотя бы позволят связаться с людьми, которые сделают это. С такой мыслью я уснул, не обращая внимания на боль и холод.
И оказался неправ. Когда я понял это, мне стало дурно от плохого предчувствия.
Для начала меня с утра пораньше препроводили в допросную к сеньору комиссару. Не пыточную, а нормальную допросную, с хорошим освещением и терминалом виртуального интерфейса перед столом следователя.
— Ничего не хочешь сказать, Шимановский? — бросил мне тот, входя в кабинет за моей спиной.
Я отрицательно покачал головой.
— Напрасно. У меня для тебя две новости, хорошая и очень хорошая. С какой начать?
— Мне всё равно.
Комиссар сел напротив, подался вперед, сцепив руки замком, выдавая волнение и триумф одновременно.
— Тогда начну с хорошей. С тебя снимают все обвинения. Пострадавший пришел в себя, состояние его оценивается, как удовлетворительное, фирма, на сотрудников которой ты напал, не захотела огласки и отзывает все заявления. Ты рад?
У меня внутри всё съежилось. Получается, это не перестраховка?
Получается, да. Нирвана сыграла злую шутку и меня передадут по инстанции. В то, что меня просто отпустят, дескать, всё разрешилось, ты не виноват, парнишка, не верилось сразу — не та рожа у комиссара. Он испытывал удовольствие от осознания того, что сбагривает меня с рук, а значит, сбагривает меня он тем, кто не настолько скован в методах, как гвардия. Скотина! Интересно, их изначально таких набирают, или уже здесь такими делают?
— А вторая новость, меня отпускают? — грустно усмехнулся я.
— Именно! — Комиссар расплылся в слащавой улыбке. — Через час ты выйдешь на свободу. Но не советую расслабляться, поверь, ты ещё захочешь к нам обратно. Поймёшь, мы — гуманные и тактичные люди, в отличие от некоторых других.
Даже вот как. Открытым текстом, в лицо, никого и ничего не стесняясь. Насколько же эта система прогнила?
— Я в этом не сомневаюсь, сеньор комиссар, — хмыкнул я. — Вы «гуманные». Но по честному, вы вообще не должны быть «гуманными»! Вы должны ловить «гуманных», сажать их за решётку, а не лизать им задницы за брошенную кость в виде жалких презренных центаво.
Комиссара покоробило. На лице проступило жгучее желание врезать мне напоследок. Останавливало лишь осознание того, что я — мелкая сошка, недостойная его высочайшего внимания и тем более оскорбления.
— До свидания, Шимановский! — прохрипел он, взяв себя в руки. — Очень надеюсь, что больше не увижу тебя.
Я приторно улыбнулся:
— А я же напротив, сеньор комиссар, очень надеюсь на нашу встречу. И горю желанием сделать так, чтобы вы её не пережили. Впрочем, это из области мечтаний, но всё равно, до свидания.
После чего с удовлетворением наблюдал, как меняется цвет лица сидящего напротив меня отморозка с пунцового до белоснежного. В итоге он всё же взял себя в руки, я был мухой, писклявой мухой, а разве подобает такому уважаемому человеку обращать внимание на писк? Показно игнорируя меня, он поднялся и вышел. Через минуту появились два громилы-надзиратели и повели обратно.
Итак, меня выпускают. Вполне официально, иначе бы не сообщали об этом вот так, а тихо провернули бы своё дело. Но за порогом меня вновь будут ждать, и на сей раз фокус с каменными шарами не сработает. Как это будет выглядеть? Успею ли я подать сигнал о помощи? Поспеет ли помощь, если они глушат сигналы «жучков»?
Всего этого я не знал, потому, привалившись к стенке, нырнул в привычное полузабытье. Это шанс, я попытаюсь бежать или грохнуть кого-то из сопровождающих. Вряд ли получится, но попытка не пытка. Я должен подать о себе знак!..
Глаза сами собой слиплись, и я окунулся в спасительный сон без сновидений.
О том, что эти сволочи придумали, чтобы безопасно передать мою персону бандитам, мне узнать не довелось. Буквально через полчаса меня снова выдернули из полусна, и повели в ту же допросную. При этом лица надзирателей были напряжены, а движения скованы. Они бросали в мою сторону опасливые взгляды, а я не знал, как на это реагировать. О причине их напряжения догадался лишь, когда стоял перед люком допросной и с меня снимали наручники. Грубейшее нарушение протокола, наручники с меня могли снять только внутри допросной. Но это произошло именно здесь, после чего меня грубо втолкнули в зев раскрывшегося люка, который следом автоматически встал на место.