Мне кажется, проблема не в том, что должны / не должны, смогут / не смогут, в конце концов, столько лет помогали, лишний раз напрячься не обременительно. Дело в том, что никто не знает, где я и что со мной, поэтому…
…И поэтому точно не смогут.
Сильно подозреваю, что в реальности моего дела просто не существует, это такая же фикция, как и предъявляемые мне сроки по обвинениям. Я под защитой корпуса, и Виктор Кампос знает, с кем играет. Дело исчезнет вместе со мной, когда мое тело найдут в вентиляционных шахтах без всяких улик, указывающих на его причастность к смерти. Единственное, чего не понимаю, – почему, зная или догадываясь об установленных на мне жучках, он так рискует? Нашел способ заблокировать их, что успешно сделал, благодаря чему сеньора де л а Фуэнте до сих пор не примчалась сюда с группой camarradas? Ведь если бы ангелы знали, где я, давно уже были бы здесь. Или нет?
Итак, предварительные итоги. Я сижу в тюрьме, в одиночной камере, лишенный общения даже с другими заключенными. У меня отобрали браслет, навигатор, кое-какие мелкие личные вещи и, скорее всего, заглушили установленные на мне супер-пуперские дворцовые средства слежения. На мои просьбы дать хотя бы маме позвонить вижу лишь каменное выражение лиц надзирателей, один из которых походя ткнул меня шокером малой мощности, чтобы не шумел. Речь об адвокате также не идет, то есть моего дела в официальных базах данных не числится. Продажный (или купленный, как правильно?) комиссар пытается давить, устраивая детский сад, демонстрируя как бы официальные расклады моего дела, очевидно считая, что я – клинический идиот. Остается главный вопрос, на который у меня нет даже примерной версии ответа: что им все-таки нужно?
Это был уже второй допрос за все время, проведенное здесь. Сколько его прошло, не знаю, подозреваю, что больше суток. Все это время я сидел в ледяной камере, продрог до костей и жутко устал, пытаясь согреться, прыгал и отжимался. О сне речь не шла, какой сон в таком морозильнике? То же с кормежкой. Кормить меня никто не собирался, видимо думая, что Хуан Шимановский обладает способностью питаться святым духом. Но еда меньшая из моих проблем.
Как я выдержал эти сутки, не знаю. Очевидно, ведомый лишь одной мыслью – скоро все закончится, – мобилизовал все имеющиеся резервы. Я знал, это дело рук дона хефе, я ему нужен и, значит, до бесконечности мурыжить меня не будут. История должна подойти к логическому финалу, и чем скорее, тем лучше.
Завершение наступило наутро. Точнее, не само завершение, а лишь его начало, маленький и незначительный акт драмы под названием «введение в наши возможности гноить тебя, не марая руки, щенок». Оно проявилось в виде игры с детским названием «Участок», где добренький дядечка горит желанием защитить тебя от злых дядечек. После же него должен прийти злой и сделать все, чтобы ты почувствовал себя максимально некомфортно. Но, сидя перед комиссаром, я еще не знал об этой увлекательной игре и воспринимал происходящее с иронией, пытаясь не клевать носом и не уснуть от слащавых угроз. После адского холода теплый кабинет следователя сам по себе представал райскими кущами. Из всех возможных мыслей в голове роилась только одна: мама не узнает, что со мной случилось. Единственный любящий меня человек потеряет единственного любящего, но такого беспутного сына. И от этого становилось горько.
Что я могу сделать? Бежать? Из городской тюрьмы? Очень смешно! Попытаться привлечь внимание, организовать скандал, замочив кого-то из легавых? Как тогда, в школе? Кого-то из тех продажных уродов, что охраняют меня, не давая вставить слово, если по коридору, где меня ведут, мимо проходит кто-то еще? И ведь никого сволочи не стесняются! С силой двигают шокером под ребра и толкают дальше! Я за, с удовольствием замочил бы, но физически это нереально: надзиратели – здоровенные лбы, а я нахожусь в состоянии, когда хочется упасть от усталости и уснуть, наплевав на весь мир вокруг. Плюс на мне браслеты, магнитные наручники, от которых самостоятельно избавиться невозможно.
Есть еще второй вариант, как отсюда выбраться. Сделать то, что хочет хефе, ради чего меня собирались похитить. Но что-то мне подсказывало: первый вариант проще.
– Слышь ты, мудак, кончай базар! – не выдержал я и решил поторопить события. Естественно, переводя непереводимый русский на непереводимый испанский. – Давай говори, что надо!