Даже вот как. Открытым текстом, в лицо, никого и ничего не стесняясь. Насколько же эта система прогнила?
– Я в этом не сомневаюсь, сеньор комиссар, – хмыкнул я. – Вы – «гуманные». Но по честному, вы вообще не должны быть «гуманными»! Вы должны ловить «гуманных», и сажать их за решетку, а не лизать им задницы за брошенную кость в виде жалких презренных центаво!
Комиссара покоробило. На лице проступило жгучее желание врезать мне напоследок. Останавливало лишь осознание, что я – мелкая сошка, недостойная его высочайшего внимания и тем более оскорбления.
– До свидания, Шимановский! – прохрипел он, взяв себя в руки. – Очень надеюсь, что больше не увижу тебя.
Я приторно улыбнулся:
– А я же напротив, сеньор комиссар, очень надеюсь на нашу встречу. И сильно горю желанием сделать так, чтобы вы ее не пережили. Впрочем, это из области мечтаний, но все равно, до свидания!
После чего с удовлетворением наблюдал, как меняется цвет лица сидящего напротив меня отморозка с пунцового до белоснежного. В итоге он все же взял себя в руки – я был мухой, писклявой мухой, а разве подобает такому уважаемому человеку обращать внимание на писк? Показно игнорируя меня, он поднялся и вышел. Через минуту вошли два громилы-надзиратели и повели обратно.
Итак, меня выпускают. Вполне официально, иначе бы не сообщали об этом вот так, а тихо провернули бы свое дело. Но за порогом меня вновь будут ждать, и на сей раз фокус с каменными шарами не пройдет. Как это будет выглядеть? Успею ли я подать сигнал о помощи? Поспеет ли помощь, если они глушат сигнал жучков?
Всего этого я не знал, потому, привалившись к стенке, нырнул в привычное полузабытье. Я буду сопротивляться. Это шанс, я попытаюсь бежать или грохнуть кого-то из сопровождающих. Вряд ли получится, но попытка не пытка. Я должен подать о себе знак!
Глаза сами собой слиплись, и я окунулся в спасительный сон без сновидений.
О том, что эти сволочи придумали, чтобы безопасно передать мою персону бандитам, мне узнать не довелось. Буквально через полчаса меня снова выдернули из полусна и повели назад, в ту же допросную. При этом лица надзирателей были напряжены, движения скованы. Они бросали в мою сторону опасливые взгляды, а я не знал, как на это реагировать. О причине их напряжения догадался, лишь когда стоял перед люком допросной и с меня снимали наручники. Грубейшее нарушение протокола, наручники с меня могли снять только внутри допросной. Но браслеты спали с запястий именно здесь, после чего меня грубо втолкнули в зев раскрывшегося люка, который следом автоматически встал на место.
– Привет, – сказал я, уже зная, кого, увижу внутри.
В кресле следователя, боком ко мне, закинув ногу на ногу, сидела черноволосая сеньора в белом парадном кителе. С шеврона ее на меня гордо смотрел кондор, поднимающийся ввысь, к самому солнцу.
– Привет, – обронила она, не отвлекаясь от чтения виртуальной планшетки. Мое личное дело. Местное. Я усмехнулся:
– Что-то долго ты!
– Она молча указала на стул напротив.
– Дела были.
Затем соизволила поднять глаза и окинуть меня довольным изучающим взглядом.
– А ты здесь не скучал!
Я сжал кулаки. Стерва!
– Ты можешь объяснить, что происходит? – я последовал приглашению и сел. – Почему вы до сих пор не вытащили меня отсюда? Вы же обещали защитить от дона хефе! Они что, глушат ваши жучки? И что это вообще за цирк такой, насчет Бенито?
Она махнула головой, растрясая волосы по плечам, свернула планшетку в капсулу и презрительно бросила ее на стол.
– С какого вопроса начать?
– По порядку.
– Хорошо. Тебе предъявили обвинение в нападении на людей с отъятием у них огнестрельного оружия. Довольно успешном нападении. А это серьезная статья. Потому, что здесь тебе безопаснее всего. Снаружи большие разборки, тебе лучше оставаться под защитой гвардии. Даже такой защитой, – она кивнула на художества на моем лице. – Жучки глушат, но не все. На какое-то время мы тебя потеряли, было, но сейчас ситуация под контролем. Несколько дней назад был похищен некто Бенито Кампос, сын известного криминального авторитета. Кто это сделал – неизвестно, но он достаточно грамотно подставил нас, из-за чего и возникли все сложности. Это все вопросы?
Я открыл рот, но тут же его закрыл. А чего я, собственно, хотел? Каков вопрос, таков и ответ!
– А можно сначала и поподробнее?
Катарина деловито откинулась на спинку.
– Здесь не самое лучшее место для беседы. У меня работает свой глушитель, но я не могу гарантировать, что разговор не перехватят. Предлагаю переместиться в более спокойное место.
– Разве я против? – я развел руки в стороны.
Она улыбнулась, залезла рукой во внутренний карман и протянула мне некую вещь.
– Но вначале ты расскажешь мне, кто тебя так уделал. Это важно.
Вещью оказался кинжал, точнее стилет. Небольшой архаичный трехгранный клинок, призванный не резать, а колоть, пробивать доспехи. Естественно, не современные композитные скафандры, а старые средневековые жестянки. Хорошая вещь, сработанная под антиквариат, и именно это вызвало недоумение – клинок был рабочим, никак не музейным экспонатом.
– Что это?
Моя собеседница нахмурилась.
– А ты не знаешь?
– Вообще-то нет… – Я деловито пожал плечами, рассматривая клинок с разных сторон.
– Это «скорбящий ангел». Знак. Вручение его в руки какому-либо человеку означает, что Корона им недовольна. Если же Корона недовольна им очень сильно…
Продолжения не требовалось.
Я перевернул клинок, внимательно рассмотрел выгравированный на ручке узор, и понял, почему «ангел», да еще «скорбящий». Рукоятка была сделана из непонятного твердого белого материала, то ли кости, то ли экзотического пластика, и представляла собой сложившего руки перед грудью ангелочка. Точнее, ангелицу, или как там ее обозвать, чтоб звучало грамотно – существо имело ярко выраженный женский пол. Крылья его размашисто обвивали рукоятку, глаза же были опущены в землю. Скорбь и печаль. Умелая работа!
– Красиво! – потянул я и почувствовал, как заблестели глаза. Ну да, я же мужчина, а какому мужчине не нравятся подобные игрушки?
Катарина понимающе улыбнулась.
– Корона на простые вещи не разменивается. Ручная работа, штучная. Можно сказать, произведение искусства. Их нельзя подделать – каждый имеет свою собственную атомную сердцевину с уникальным номером; только Корона может «одаривать» такими. Одно жаль, люди, которых «одарили», не в состоянии по достоинству оценить красоты «подарка»… – Она показно подняла глаза к небу.
Что-то такое я слышал, краем уха. Еще одна феодальная традиция нашей доблестной династии, аналог «черной метки» у книжных пиратов. Понты и атавизм, но атавизм с летальным исходом.
– А почему она скорбит? А не, например, наказывает? «Карающий ангел» – куда звучнее! Вложить меч в руку, сияние глаз, блеск…
– Потому, что ее величество скорбит о каждом своем подданном, даже если тот сошел с праведного пути, – посерьезнела Катарина. – Никогда не забывай об этом. Так должно быть, и пока так есть, у Венеры есть будущее.
Я понятливо кивнул. Глубокая философия, весьма далекая от обывателя. Да в общем и от самой Короны тоже, но без которой пошатнутся общественные устои.
– Так Корона решила… – Я вернул шедевр оружейного искусства назад. – …Что гвардия…
– Что гвардия взяла на себя слишком много. Предел должен быть всему, и в первую очередь неуважению. Итак, это Феликс Сантьяго? Его работа?
Она вновь указала на синяки на моем лице. Могла не уточнять, раз «жучки» работают. Но с другой стороны мой кивок – вещь протокольная, несет в себе аналог круглой печати на тексте приговора. Я вспомнил эмоции, пережитые благодаря этому человеку, и злорадно усмехнулся.
– Известный тип, да?
– Да. На него уже несколько раз заводили дела. Но до сей поры он каждый раз уходил от ответственности. Слишком хорошие покровители. – Она нехорошо так скривилась. Я бы на месте Сантьяго уже повесился. – Ты готов?