«В моем присутствии», – настаивает Брендон.
Байрон думает о чем-то своем и не отвечает.
Утром в вестибюле дома Баллантайнов объявляется сутенер. Он испуган, помят, с мольбой в глазах смотрит на телохранителя сенатора. Байрон встречает его как родного:
– О! Генри, дорогой! Что-то ты постарел. Поистрепался по своим девочкам?
– Время, мистер Баллантайн. Оно только к вам благосклонно, – лебезит сутенер. – Прекрасно выглядите.
– Веду здоровый образ жизни, – улыбается Байрон и делает приглашающий жест в сторону парадной лестницы: – Прошу. Поговорить надо.
– Мистер Баллантайн, я очень тороплюсь, сэр…
Байрон разочарованно качает головой.
– Я не думал, что ты такой трус, Генри. Хорошо, раз ты предпочитаешь говорить на пороге, пусть будет по-твоему. Разговор недолгий.
Баллантайн отсылает телохранителя и присаживается на широкий подоконник. Брендон садится на ступеньки лестницы. Сутенер смотрит на них попеременно и теребит белое кашне.
– Скажи мне, дорогой Генри, – неторопливо начинает Байрон. – Здоровы ли мои прежние любимицы? Роксана? Шарлотта?
– Роксана здравствует и ныне, а Шарлотту пять лет как зарезали в подворотне.
– А Джеральдина?
– Ей повезло. Вышла замуж, сэр. У нее три рыжих мальчонки. Все в отца.
– Это хорошо, – Байрон подается вперед. – А как дела у Хлои?
– Она отошла от дел, устроилась…
Байрон хлопает в ладоши. Сутенер вздрагивает и смолкает.
– Браво, Генри! Какие подробности! А не ты ли говорил мне, что она сбежала?
Сутенер молчит, горбится и комкает шарф.
– А я так переживал, дорогой Генри! Ну как же, моя любимая шлюха – и сбежала! – Байрон театрально воздевает руки. И тут же продолжает спокойно и серьезно: – Адрес, Генри. Если хочешь жить и иметь свой бизнес в этом городе – адрес. Немедленно.
– Фарбиан-стрит… Тридцать шесть… Третий этаж, комната справа, – лепечет сутенер, стремительно бледнея.
Лицо Байрона озаряет счастливая улыбка. Он подходит к Генри, похлопывает его по плечу, сует ему в карман несколько крупных купюр.
– Дорогой Генри, у тебя прекрасная память! Ты уж ее береги и пользуйся ею аккуратно. Лишнего запоминать не нужно. Ты меня понял?
– Да-да, мистер Баллантайн! – кивает сутенер, пятясь к выходу. – Я вас очень хорошо понял! Я вас всегда прекрасно понимал, правда же?
– Правда, – глухо отвечает Байрон, захлопывая за ним дверь.
С минуту он стоит, опершись ладонями на дверной косяк. Потом поворачивается к Брендону.
– Ангел мой. Могу ли я доверять кому-то больше, чем тебе?
Байрон смотрит ему прямо в глаза, и по выражению его лица Брендон понимает все.
«Нет. Я этого не сделаю», – говорит он.
Сенатор Баллантайн поднимается по ступенькам. Останавливается у балюстрады и небрежно бросает через плечо:
– Сделаешь. Просить тебя я не собираюсь. Это приказ. Иди за мной.
IV
Элизабет
– Дамы и господа, монорельс следует до станции Канви-парк, – объявляет приятный женский голос из динамиков, и вагон, дрогнув, плывет дальше мимо домов.
Пятый час пути с одного края города на другой. Два часа между пересадками с поезда на поезд. Усталый Брендон исподтишка рассматривает попутчиков. Двое молодых мужчин в высоких цилиндрах читают свежие газеты. Полная дама в старомодном чепце комкает в руках черную шаль. Группа из пяти студентов что-то бурно обсуждают, смеются. Девушка лет семнадцати с этюдником через плечо. Пожилой джентльмен в сопровождении девочки-подростка; они говорят между собой на амслене, и Брендон думает, что девочка – перерожденная. Но подходит кондуктор, спрашивает у них билет, и девочка что-то отвечает, протягивая два маленьких картонных прямоугольника.
Монорельс, покачиваясь, скользит над улицами на уровне третьих этажей, и Брендон успевает увидеть фрагменты чьих-то жизней. Старушку, поливающую цветы на подоконнике. Усатого мужчину, бреющегося у окна перед зеркалом. Седого музыканта со скрипкой в длинных тонких руках, играющего на балконе. Кошек и голубей на крышах. Дважды среди облаков мелькает громада дирижабля.
«Выполнишь приказ – немедленно возвращайся, – велел Байрон. И добавил: – Только попробуй не подчиниться. Пытка электричеством покажется тебе лаской, мой ангел».
Поезд останавливается, голос в динамиках объявляет конечную станцию. Юноша в форме рядового императорских войск с ранцем за спиной и винтовкой через плечо покидает вагон последним. Пересекает посадочную платформу, слегка прихрамывая, и исчезает в людском водовороте на Брикс-авеню.
Размеренные шаги гулко отдаются по мостовой, и Брендону кажется, что внутри его стучит сердце города. Гигантское сердце Нью-Кройдона, часть которого – он сам. Город живет. Зеленщик на перекрестке громко хвалит лучший салат и свежайшие яблоки. Кукла-швейцар приветливо улыбается, распахивая дверь ресторана перед костлявой дамой в платье с открытой спиной. Мальчишка-сапожник натирает ваксой туфли джентльмена в строгом костюме и насвистывает. Его клиент смотрит на часы и чему-то улыбается.