в захламлённом чулане ютятся летучие мыши –
их прогнал странный зверь, заселивший недавно чердак.
Что ни ночь, то хозяйка с питомцем гуляют по крышам.
У моей Маргариты распахнуто в спальне окно.
И со страхом и радостью стоя у запертой двери,
я гадаю, за что несусветное счастье дано
дуралею, который всю жизнь просидел в подмастерьях.
Экзерсисы в пятой стихии
Я обучал вдохновенно – то грубо, то нежно,
жарок ночами и вычурно-холоден днём.
Ты постигала науку – кротка и прилежна,
только наставник не знал, что играет с огнём.
Бросив к ногам палача сердце, жизнь и свободу,
тая в неволе безжалостно-ласковых рук,
в омут манящий нырнув, будто в тёмную воду,
ты позабыла рассудка спасательный круг.
Строго варьируя каждую позу и дозу
счастья за гранью, над пропастью, в мёртвой петле,
я научил тебя крепко держаться за воздух,
но, отпустив, не сумел удержать – на земле...
Навсегда
Шёпот этой реки, что бежит ниоткуда,
безмятежные воды неся в никуда,
нас зовёт за собой. И незримое чудо
зарождается в наших сердцах.
Навсегда.
Вот мы в лодке без вёсел плывём по реке.
Слышишь – шепчется с ветром за бортом вода,
это солнце – судья в золотом парике –
оглашает свой правый вердикт:
навсегда!
…Лодку нашу легонько качает волна,
и поёт нам река, унося вдаль года.
Но однажды, очнувшись от сладкого сна,
зададим мы вопрос: «Это всё –
навсегда?»
И когда саван ночи окутает землю
и вздохнёт сиротливо седая звезда,
мы взлетим к ней, призыву извечному внемля,
и растаем в безбрежной дали...
Навсегда…
В предсмертной свободе полёта
х х х
Крещенский вечер, а мороза нет –
дурное дело, что ни говори.
Лишь патокой фонарный липкий свет
струится в зев распахнутой двери,
перетекая с пола на киот,
кровать, скамью, накрытый стол, на печь,
что как завет хранит тепло, – вот-вот
войдёт хозяин, снег сметая с плеч.
Пороша сыплет известь за порог,
вытравливая след, бегущий прочь –
в даль, где распутье всех земных дорог
распятьем млечным осеняет ночь...
Не знавший, как гнетуща тишина
без голосов, без скрипа половиц,
забытый дом вперяет два окна
безглазой чернотой пустых глазниц
во мглу, в которой звёзды-угольки
собрались в крест, пугая и маня,
там, где запястье скрюченной реки
вскрывает рваной раной полынья.
х х х
Мелодия рождественского вальса
Летит в ночи с незримой грампластинки.
Кружатся в небе юные снежинки
Под музыку рождественского вальса.
Вальсируют над городом снежинки
Круговоротом ветреных подружек,
Сверкая белизной ажурных кружев,
Под музыку рождественского вальса.
Блистая белизной ажурных кружев,
В такт мановеньям неземной десницы
Кружатся в белом танце выпускницы
Под музыку рождественского вальса.
Танцуют в звёздной зале выпускницы
Парящих в вышине консерваторий,
Переплетая нити траекторий
Под музыку рождественского вальса.
В узор сплетая нити траекторий
На небосвода антрацитных пяльцах,
Снежинок рой кружит под звуки вальса,
Под музыку рождественского вальса.
про павший снег
Снежинки вились в небе мотыльками,
под гусеницы пасть не торопясь...
...Отрыгивая скомканную грязь,
сопя, рыча и клацая клыками,
в барханы омертвелой снежной массы,
впитавшей реагенты, шлак и гарь,
вгрызалась металлическая тварь,
ползущая по краю автотрассы.
Ни деревца, чтоб сказочным нарядом
украсить и укутать потеплей –
бетон урбанистических аллей.
Не обогретый ни единым взглядом,
снег падал, падал россыпью жемчужин
в клокочущий промышленный квартал.
Снег падал, снег впустую пропадал –
ни в небесах, ни на земле не нужен.
Открытка из Киото (Восточный триолет)
Такая одинокая улитка
настойчиво ползёт по склону Фудзи...