Выбрать главу

в захламлённом чулане ютятся летучие мыши –

их прогнал странный зверь, заселивший недавно чердак.

Что ни ночь, то хозяйка с питомцем гуляют по крышам.

У моей Маргариты распахнуто в спальне окно.

И со страхом и радостью стоя у запертой двери,

я гадаю, за что несусветное счастье дано

дуралею, который всю жизнь просидел в подмастерьях.

Экзерсисы в пятой стихии

Я обучал вдохновенно – то грубо, то нежно,

жарок ночами и вычурно-холоден днём.

Ты постигала науку – кротка и прилежна,

только наставник не знал, что играет с огнём.

Бросив к ногам палача сердце, жизнь и свободу,

тая в неволе безжалостно-ласковых рук,

в омут манящий нырнув, будто в тёмную воду,

ты позабыла рассудка спасательный круг.

Строго варьируя каждую позу и дозу

счастья за гранью, над пропастью, в мёртвой петле,

я научил тебя крепко держаться за воздух,

но, отпустив, не сумел удержать – на земле...

Навсегда

Шёпот этой реки, что бежит ниоткуда,

безмятежные воды неся в никуда,

нас зовёт за собой. И незримое чудо

зарождается в наших сердцах.

Навсегда.

Вот мы в лодке без вёсел плывём по реке.

Слышишь – шепчется с ветром за бортом вода,

это солнце – судья в золотом парике –

оглашает свой правый вердикт:

навсегда!

…Лодку нашу легонько качает волна,

и поёт нам река, унося вдаль года.

Но однажды, очнувшись от сладкого сна,

зададим мы вопрос: «Это всё –

навсегда?»

И когда саван ночи окутает землю

и вздохнёт сиротливо седая звезда,

мы взлетим к ней, призыву извечному внемля,

и растаем в безбрежной дали...

Навсегда…

В предсмертной свободе полёта

х х х

Крещенский вечер, а мороза нет –

дурное дело, что ни говори.

Лишь патокой фонарный липкий свет

струится в зев распахнутой двери,

перетекая с пола на киот,

кровать, скамью, накрытый стол, на печь,

что как завет хранит тепло, – вот-вот

войдёт хозяин, снег сметая с плеч.

Пороша сыплет известь за порог,

вытравливая след, бегущий прочь –

в даль, где распутье всех земных дорог

распятьем млечным осеняет ночь...

Не знавший, как гнетуща тишина

без голосов, без скрипа половиц,

забытый дом вперяет два окна

безглазой чернотой пустых глазниц

во мглу, в которой звёзды-угольки

собрались в крест, пугая и маня,

там, где запястье скрюченной реки

вскрывает рваной раной полынья.

х х х

Мелодия рождественского вальса

Летит в ночи с незримой грампластинки.

Кружатся в небе юные снежинки

Под музыку рождественского вальса.

Вальсируют над городом снежинки

Круговоротом ветреных подружек,

Сверкая белизной ажурных кружев,

Под музыку рождественского вальса.

Блистая белизной ажурных кружев,

В такт мановеньям неземной десницы

Кружатся в белом танце выпускницы

Под музыку рождественского вальса.

Танцуют в звёздной зале выпускницы

Парящих в вышине консерваторий,

Переплетая нити траекторий

Под музыку рождественского вальса.

В узор сплетая нити траекторий

На небосвода антрацитных пяльцах,

Снежинок рой кружит под звуки вальса,

Под музыку рождественского вальса.

про павший снег

Снежинки вились в небе мотыльками,

под гусеницы пасть не торопясь...

...Отрыгивая скомканную грязь,

сопя, рыча и клацая клыками,

в барханы омертвелой снежной массы,

впитавшей реагенты, шлак и гарь,

вгрызалась металлическая тварь,

ползущая по краю автотрассы.

Ни деревца, чтоб сказочным нарядом

украсить и укутать потеплей –

бетон урбанистических аллей.

Не обогретый ни единым взглядом,

снег падал, падал россыпью жемчужин

в клокочущий промышленный квартал.

Снег падал, снег впустую пропадал –

ни в небесах, ни на земле не нужен.

Открытка из Киото (Восточный триолет)

Такая одинокая улитка

настойчиво ползёт по склону Фудзи...