- Знаешь, Талли, я почему-то ждала этого... Я даже не очень удивилась... Он давно нравился тебе, правда?
Я молчу. Не знаю, чего я ждала от нее, но только не этого. Мне представлялось, что она выкажет хоть малейшую ревность, недовольство. Да, теперь это бессмысленно, у нее Алекс, но ведь не могла она так быстро забыть, что совсем недавно Джуд любил ее, а она - его!.. Но она и не забыла. Она просто... просто вела себя благородно и сдержанно - как и всегда.
- Сначала, когда появился Алекс, я не знала, что делать, - говорит Элла. Проходя мимо магнолии, она отводит от лица ветку и придерживает, чтобы ветка не задела меня. - Мне было очень тяжело расстаться с Джудом. Но теперь я рада, что все так сложилось. Я беспокоилась за него, и я рада, что он с тобой, потому что думаю: наверное, вы с ним будете лучше понимать друг друга. Ты не так старомодна, как я. Я ведь не сразу к нему привыкла, ты помнишь... Ты зайдешь ко мне перед отлетом?
- Вряд ли. Мы очень рано улетаем.
- Тогда увидимся утром, мы с Алексом хотим завтра слетать на плато.
Я догадываюсь, зачем им туда понадобилось, киваю:
- До завтра.
Элла уходит, мелькая в темноте светлым платьем; вернувшийся Джуд кладет теплые руки на мои голые плечи:
- Тебе холодно, Талли, идем в дом.
Мне действительно зябко из-за наползающего с моря тумана. Мы возвращаемся в номер. Не зажигая свет, я обнимаю Джуда. Волосы у него мокрые от туманной взвеси. Он проводит пальцами по моим щекам, шее, плечам. Интересно, чему он научился за время жизни с Эллой? Сейчас я это узнаю.
- Иди сюда, - я тяну его к кровати.
Давно у меня не было такой долгой и приятной ночи...
**
Я всегда просыпаюсь рано, когда собираюсь куда-то переезжать. Это не зависит от времени отъезда - само осознание близкой дороги бодрит и не дает валяться в постели.
Джуд, разумеется, не спал, и я попросила его приготовить кофе, а сама вышла в сад. Вчерашний туман не рассеялся, в нем тонуло административное здание, и даже находящийся в нескольких метрах напротив домиков дуб казался размытой тенью. Было сыро, с листьев капало.
Я не привязываюсь к месту, где прожила какое-то время, я вообще ни к чему не привязываюсь, но когда я уезжаю, мне нужно попрощаться с этим временным пристанищем - ну, просто понять, что я больше здесь не живу. И я стояла и рассматривала тихий сумеречный сад и думала, что вряд ли сюда когда-то вернусь.
Странный запах витал вокруг. Обычно туман пахнет сыростью и свежестью, листвой и травой, мокрой землей и морем - а к запаху этого утра примешивался неприятный и странный оттенок чего-то гнилостного, теплого и солоноватого, удушливого, животного. Так пахли грибные джунгли Селесты. Но Заповедник далеко, и закрыт герметичной пластиковой крышей, и здесь взяться этому запаху совершенно неоткуда...
На потемневшее от влаги крыльцо вышел Джуд.
- Талли, кофе готов.
- Да, я иду.
Сзади послышался знакомый жизнерадостный голос:
- Доброе утро! Какой густой туман, словно осенью. Алекс еще спит? - Элла уверенно поднялась на соседнее крылечко и подергала шнурок старомодного звонка. Мы все слышали звук колокольчика в доме, но дверь не открылась.
Элла позвонила еще раз, постучала, пару раз окликнула Алекса и посмотрела в нашу сторону.
- Вы не видели - он никуда не уходил?
- Я не видела. А ты, Джуд?
Он молча покачал головой и вдруг поднялся на ступеньки рядом с Эллой.
- Здесь не заперто, - он открыл дверь, и Элла отшатнулась.
Удушливая селестианская вонь волной хлынула наружу. Элла вцепилась в перила и, кажется, вскрикнула, но всего один раз - и замерла, бледная, как мгла вокруг. Я забыла про кофе, перемахнула через перила и взлетела на крыльцо к ним.
- Что там?
Джуд что-то ответил, но мне хотелось видеть, и я протолкнулась в комнату мимо Эллы, которая все еще держалась за него.
В комнате, в слабом утреннем свете, умирала селестианская лилия. Листья уже опали и сырыми темно-зелеными кучками лежали на полу, на столе и краешке кровати; лепестки гигантского цветка обвисли разорванным плафоном. Но стебель еще жил, изгибаясь над постелью, будто кобра, и от этого стебля тянулись отростки и нежно и жадно льнули к телу лежащего навзничь Алекса; они были еще живые и деятельные, они присосались к его шее, плечам и рукам, вытянутым поверх одеяла, а один пролег поперек лица, запустив кончик в ноздрю человека. Но за те полминуты, что мы, оторопелые и оцепенелые, смотрели, эти части растения тоже обмякли и соскользнули с тела, как умершие змейки. На пол с тихим стуком упало семечко, толстый стебель шмякнулся, будто вылепленный из теста - лилия умерла окончательно.
Но почему она проросла у него и не хотела прорастать у меня?