Еще работая на Рябого, я навел справки, осторожно, чтобы ни одна ниточка не могла привести ко мне. Так я узнал про братьев-дикобразов — прозвище дали свои же за характерную внешность, и эта же внешность помогла в поисках. Как мне сказали, они промышляли грабежом банков, но не гнушались и ювелирками, лет десять назад один из братьев пропал, а у второго завелись деньжата. Какое-то время он еще терся в наших местах, а потом умотал в Зухарию, где тепло и не задают лишних вопросов.
Значит, тогда, в доме родителей, их все-таки было двое, и еще — я знал, куда пропал один. Пришла пора навестить второго.
Подо мной было море и аэропорт прямо на берегу океана, лайнер шел на посадку.
Пока я ждал, когда откроют дверь, индикаторы слегка заалели — повысилось давление, участился пульс, мозг слал беспорядочные нервные импульсы всему телу. Я волновался. Легким усилием воли, я привел все показатели в порядок. Однако, волнение осталось, что-то неуловимое, что не могут отразить цифры.
Дверь открыла сухонькая женщина. Видимо, все деньги она тратила на лицо, и это лицо было вполне ничего — хорошо сохранившейся дамы среднего возраста, однако ее выдавали руки — морщинистые руки старухи. Проследив за моим взглядом, она поспешно и, скорее всего, привычно спрятала их.
— Вы к кому?
— Мистер Чен Ксу дома? — именно под таким именем в этом пансионе жил брат-дикобраз.
— Вы родственник?
— Скорее, знакомый.
Мне нужно было просто узнать, здесь ли он еще, актуален ли адрес, если нет, может, знают, куда переехал.
Вместо ответа женщина развернулась и зашаркала по коридору. Походка у нее тоже была старческая.
Дверь, одна из многих вдоль коридора, женщина подошла к ней. У меня снова запестрели индикаторы, и снова пришлось успокаивать себя. Неужели, за этой дверью — он. Убийца моих родителей! Я не знал, кто конкретно сделал роковой выстрел в отца, или мать, но это вполне могло оказаться существо за пластиковой неприметной дверью.
Мазнув запястьем по считывателю, женщина открыла дверь.
— Вот, — она сделал приглашающий жест.
Я не совсем понимал происходящее, но, тем не менее, покорно двинулся к комнате, вошел.
Обычная обстановка — диван, два кресла, низкий столик с пятнами от пролитого, этажерка с какими-то мелочами, визор. Из окна — вид на океан, учитывая, что дом стоял в спальном районе — голографическая имитация, но вполне себе ничего — волны набегают на берег, листья пальм шевелятся, по пляжу люди бегают, хотя нет, скорее всего — трансляция, с реально существующего пляжа. У окна раздвижные двери. В спальню, на кухню, или еще куда?
— Он был самым лучшим жильцом, — шаркая, женщина вошла за мной, — всегда такой вежливый, обходительный, здоровался с утра, сразу видно — старое воспитание.
Я недоуменно посмотрел на нее.
— Был?
— И платил вовремя, у других не допросишься, а мистер Чен, каждого пятого числа, как положено — деньги на счету, — кажется, она даже смахнула слезу.
— Был, вы сказали, был. Он что, съехал?
— Да, все мы туда съедим, рано или поздно, на все воля Циньгуана, что вершит судьбами живых и мертвых. Остались кое-какие вещи, не особо ценные, но мало ли, может вы знаете родственников, я бы переслала.
Ноги таки перестали держать, и я опустился в кресло, индикаторы сверкали, соревнуясь в пестроте.
— Как?.. как так?.. как же так?..
— Я сейчас! — женщина поняла мое состояние по-своему, метнулась в двери у окна, вернулась со стаканом воды. — Вот, — протянула мне. — Что ж вы так убиваетесь, хотя… человек-то был хороший.
Я выпил, часть индикаторов потухла.
— К нему кто-нибудь приходил?
— Не замечала, ну женщин иногда водил, это понятно.
— Женщин! — я напрягся. — Какую-то одну?
— Нет, — она неодобрительно поджала губы, — всякий раз разных, из этих, из квартала для туристов, у меня глаз наметан.
И здесь ничего.
— Давно он… — несмотря на выпитую воду, во рту было сухо, — давно он умер?
— Двадцать восемь дней как. По закону, месяц, после смерти постояльца, никого селить нельзя, так что скоро того… вам, кстати, комната не нужна?
Четыре недели, я опоздал всего на четыре недели. Десять лет вынашивать план мести, готовиться и опоздать на месяц. У Бога-демона Циньгуна отменное чувство юмора. И не только из-за смерти Чена; помимо распределения судеб, Циньгуан слыл еще судьей загробного мира, то есть тем, кто определял меру наказания по поступкам, тем самым поступкам, к которым волею судеб подталкивал сам Бог-демон Циньгуан.
Самое противное, даже могилы у дикобраза не было, чтобы плюнуть на нее. При отсутствии особых указаний и, если не возражали родственники, тело разбирали на органы и импланты, что могло пригодиться, остальное утилизировали.