Если я провинился перед тобой, прошу прощения.
Я беру наносвечи и возжигаю их у домашнего алтаря, во славу Циньгуана. У него нет храмов, иначе бы я пошел и молился.
Вспоминаю слова ученого о том, что сила Богов-демонов в нанитах. Но, если у Циньгуана нет святой земли в которой хоронили бы умерших, нет иных церемоний, с чего же Бог-демон получает свои наниты?
Может, Циньгуан давно умер и наши молитвы, чаяния и проклены — пустой звук, бессмысленное сотрясание воздуха?
Если так, на кого же уповать? Кому пенять и кого просить о снисхождении?
Я — наемный убийца, но я не приспособлен к этому, несмотря на все усовершенствования. Теперь понимаю. Мне ближе Вэньян со своими комплексами, рефлексией, неуверенностью и страхами.
Когда же это все началось?
ВЭНЬЯН НАСТОЯЩЕЕ
Рябой Ду поднял на Вэньяна взгляд маленьких глаз.
— Повтори.
Странно, раньше бы он испытывал страх, да что там, взгляни на него так кто и пожиже Рябого, Вэньян бы умер от ужаса. Сейчас ему было все равно, и он повторил:
— Я ухожу.
Ду пожевал губами, скосил взгляд на Большелобого Сию, который также присутствовал при встрече.
— И как ты думаешь, что я должен сделать?
Вэньян пожал плечами.
— Отпустите.
Губы Ду снова пришли в движение, он словно разговаривал сам с собой, хотя может так оно и было.
— Напомни, не ты ли приполз ко мне разве что не умоляя принять тебя в организацию?
Вэньян молчал, вопрос явно относился к разряду риторических. Если захочет, Рябой его отпустит, если нет… на все воля Циньгуана.
— Это все из-за твоей…
Ду не стал развивать мысль, и Вэньян был ему благодарен. Назови он Мей «девкой», или еще как, Вэньян бы кинулся на Рябого. Вряд ли успел нанести существенный урон, и это стало бы последним деянием в жизни Вона Вэньяна. Ду пожалел либо его чувства, либо его самого, хотя может просто задумался о своем.
— Держи, — от Рябого к Вэньяну пришел файл. Он открыл его и… едва не задохнулся. — Парень подставил очень нужных людей. Сильно подставил. Им нужно заняться…
Вэньян едва слышал рябого. Первым в файле шло изображение. С фото на Вэньяна смотрело лицо молодого мужчины. Очень знакомое лицо. Сколько раз он видел его в своих видениях. Детство, праздник нанитов, день смерти родителей, учебы в школе Хакуун, и долгожданная месть… на Вэньяна смотрел Тан Ювэй.
— … его нужно убрать! — закончил Ду.
— А? — Вэньян вернул внимание к боссу.
— Я говорю уберешь этого парня, и мы в расчёте, ступай на все четыре стороны.
ВЭНЬЯН НАСТОЯЩЕЕ
В файле, присланном Рябым, было несколько адресов, но Вэньян безошибочно выбрал один.
Подошел к дому, высотному, многоквартирному. Двести этажей в небо, пятьдесят под землю, Тан снимал апартаменты на минус тридцатом, и маленькая неприметная дверца на кухне, вырезанная лично Ювэем, выходила в Нижний город, в темный переулок между ремонтной больницей киборгов и косметическим салоном, да, да, были в Нижнем и такие.
Едва сдерживая дрожь в пальцах, Вэньян позвонил.
Ответили далеко не сразу.
— Кого там еще…
Вэньян не видел собеседника, вместо него, созерцая решетку динамика.
— Входи, — наконец родила она, и дверь открылась.
Вэньян вошел.
Скоростной лифт казалось еле полз, ярко освещенный коридор воображение заполнило зловещими тенями, квартира имела номер: 400. Четверка символизировала четыре стороны света, но, помимо этого, она была и символом смерти, а здесь этих четверок аж сто штук. Сто смертей…
Пока Вэньян размышлял, дверь открылась.
На пороге стоял — Тан Ювэй — человек из снов.
Мужчина перед ним слегка отличался от парня из видений. Мешки под глазами, усталый взгляд измученных глаз, нижняя часть лица заросла редкой клочковатой бородой.
Они стояли и смотрели друг на друга, внутри Вэньяна сидела твердая уверенность, что и Ювэй знает его.
— Ты?
— Ты?
— Я думал, ты кошмар, порождение моего воображения.
— Я тоже.
— Входи.
Вэньян вошел.
ЮВЭЙ НАСТОЯЩЕЕ
Я смотрел на человека из своих видений, вполне осязаемый он сидел передо мной, на кожаном диване, явно чувствуя себя не лучше меня.
Вопросы, тысячи, миллионы вопросов крутились в голове, хотелось задать их все и сразу, и оттого выбор первого был мучителен, а молчание обоюдным.
— Ты в моей голове, — наконец разлепились губы.
— А ты в моей, — эхом повторил Вэньян.