Стала просто, без сожаления, без принуждения, полагая, что тест на секспригодность временный, и что со временем обо всем своем студенческом анабазисе она, северная девчонка с небольшого вахтенного поселка, – с обитавшего в нем геологами и медведями, нанайцами и якутами, оленеводами и оленями, – в большом украинском городе вскоре забудет, как забудет и то, что она дочь вчерашнего врага народа, который даже на фронте-то не был, а только возил под конвоем оленину на узловую товарную станцию, да еще числился бывшим первым секретарем Энского райкома партии. Правда, затем отца реабилитировали сразу , еще в 1953-ем, при Маленкове... Тогда же ей исполнилось семнадцать, и по путевке Нанайского обкома комсомола ее отправили в Киевский университет.
Девушка с Севера была редкой красы и дивной покладистости. Девственности она лишилась по требованию комсорга, но по рукам не пошла. Зато затем ее вызвал к себе декан и строго наказал блюсти красоту и честь факультета. Девушка приняла помощь своего наставника, за что каждым летом он отсылал ее в студенческий санаторий, о существовании которого в то время знали немногие...
Подобные санатории прикрыл только Хрущев, и то не сразу, вот и успела она увидеть и познать в них — море. Но красота в ней была редкая, и за эти годы медленная северная природа вызрела в Варваре донельзя. Такую в общежитии больше оставлять было опасно, и с третьего курса ее перевели жить в преподавательский корпус, где жили с ней многие партийно-исторические и философско-психологические интеллигенты, о которых временами самому декану или иным товарищам требовалось знать более, чем знают об обычных коллегах...
Впрочем, профессиональный сексот из сексуально-расторопной послушницы, увы, так и не вышел: Варвара жалела своих "трепачей" постельных, и когда те нарочито хорохорились, делила их треп пополам. Вот и не сдала ни единого, за что и понравилась особисту-фронтовику Геннадию Степановичу Семочкину, к которому сама с годами словно присохла. Семьи тот не имел, но и Варвары в жены не брал, поскольку так, как сам он полагал, всем было удобно.
Маялась только загадочная женская душа северянки. Варвара чувствовала себя "оплатной" наложницей за "ясыр", который был назначен ей неведомо кем за тяжкий грех предков, предательство некого тайного божества, впрочем, известного многим порядочным людям. Этим божеством предков была их чистая Совесть. И Геннадий Степанович Семочкин был здесь ни при чем.
Они имел преданную наложницу, она имела сильную защиту, они имели, вернее, старались иметь Нечто, что могло заменять им некие эрзац-отношения, от которых они оба страдали, но которым вверяли свою безоглядную повседневность.
В широченных фронтовых галифе, в которых щеголять на людях могли только космодромный смотритель псарни неудавшихся "космолаек" Фомич да еще санаторный страж Никодимыч, как ни странно, прекрасно чувствовал себя в своих ночных эротических мутациях и бывалый полковник-особист Семочкин и молодая северная психея Варвара, допустившая бред старого извращенца в свои некогда некрепкие эротические фантазии, в которых она представлялась кобылкой Чапаевского комиссара Фурманова – Лизкой, и тогда экскавалерист Генка, предавший Первую Конную Армию и всю "красную" Уральскую конницу, гарцевал на Лизке, а та только закусывала удила и сыто сфыркивала в победном колено-локтевом марше по дощатому полу его служебной квартиры, либо на таком же полу отдельной палаты в санаторном изоляторе.
Так что до матрацев дело обычно не доходила. "Кобылка Лизка" удовлетворяла одетого в галифе экскавалериста Семочкина в строго "боевых позах", после чего тончайший детский психолог Варвара Ниловна горько плакала, свернувшись в клубок на отдельной детской коечке под баевым одеялом. У ног ее на полу спал, распластавшись, седой уставший полковник. Аккуратно свернутые кавалерийские галифе покоились на тумбочке между любовниками – "кобылкой" и наездником, между начальником и подчиненной, между мужчиной и женщиной…
20.
Жорке было мало земли, на которой он стоял, ходил, бродил, бегал, перемещался в различных мыслимых направлениях. В своих мечтах Жорка был отъявленным завоевателем и завоевывал обычно планеты. Всякий раз очередные новые земли, которые он чертил отменным перочинным ножичком. Но ножичек конфисковала с истошным воем Галина Семеновна, и тогда отчаявшийся было Жорка отыскал и припрятал под бортом деревянного песочника гвоздь в целых сто миллиметров. Так получилось, что и этот гвоздь с грехом пополам вонзался в вязкий глинозем, что давало право "завоевателю" отторгать земли Бабанина, который таким странным