Чёрной змеёй он проносится над поляной и зависает над младенцем, протягивая к нему тонкий раздвоенный язык.
И в тоже мгновение огонь и вода переплетают его и, рассыпаясь на искры, капли и песчинки, падают на ребёнка, но, не достигнув цели, исчезают в воздухе так, будто ничего и не было.
Тучи рассеиваются.
Нет следов ни пожара, ни воды.
Младенец весело дрыгает ручками и ножками.
Старик подходит к погребальному кострищу, бросает горсть тёмного порошка на дрова и они вспыхивают, поглощая лежащую на них женщину.
Взяв ребёнка на руки, мужчина высоко поднимает его в сторону костра:
– Посмотри на свою мать, малышка, пока боги не забрали её.
Обойдя капище, он смотрит на звёздное небо и, дождавшись, когда языки пламени сотрут в чёрный порошок мёртвое тело, уходит с ребёнком в хижину.
Через некоторое время укутанный в большую волчью шкуру, накинутую мордой на лицо, Старик выходит, словно задумавшись, и оглядывается в сторону двери.
Неожиданный треск ломающихся веток заставляет его моментально перевести взгляд в сторону деревьев и увидеть убегающую невысокую фигуру.
Старик резко выбрасывает руки в сторону бегущего, закатывает глаза и начинает шептать, притягивая тощими руками невидимую верёвку так, что вены на них вздуваются и начинают быстро пульсировать
Из – за деревьев на поляне показывается сопротивляющийся невидимой силе тоненький мальчик в длинной белой рубахе с испуганными глазами. Он так отчаянно упирается ногами, что непомерно большие лапти врезаются в сырую землю, покрытую мягким мхом.
И чем ближе Старик придвигает его к себе, тем больше и больше расширяются тёмные зрачки мальчика с отражающимися в них языками пламени.
Ещё чуть-чуть и он падет на колени прямо у ног нависшего над ним Старика и зажмуривает глаза.
–Что ты здесь делаешь? Подглядываешь? – голос Старика такой тихий, что, кажется, он вовсе и не злится.
Мальчик открывает глаза и жалостливо так, словно взывая к милости, смотрит на него.
–Нет! Нет! Я коровку ищу. Потерялась она. Вот батька и послал искать,– голос подростка дрожит в слабой надежде на пощаду.
Старик неподвижно обводит поляну и лес взглядом.
– Коровку, говоришь?
Паренёк падает лицом в землю и начинает биться головой о ноги Старика.
Тот делает шаг назад и ещё раз оглядывается вокруг.
–Пустите меня, дяденька! Я никому не скажу!
– Верно, не скажешь.
Голос Старика так спокоен, что мальчик поднимает голову от земли и с надеждой смотрит на него.
Но тот крепко берёт его костлявой рукой за плечо, легко, словно поднимает пушинку с земли, ставит на ноги перед собой и, наклоняясь к уху, тихо шепчет.
Паренёк неуверенно дёргается, пытаясь освободится, но рука Старика крепка, как сталь и тверда, как камень.
–Пустите меня, дяденька, богами кляну-у-у-у…
Но слова зависают в воздухе, растворяясь и образуя зловещую тишину, утопающую в мрачных вершинах ночного леса.
Старик отталкивает мальчика от себя.
–Ну, ступай, ищи свою коровку.
Пытаясь что-то сказать, подросток беззвучно открывает рот, хватая воздух немыми губами, но вместо слов слышаться только беспомощные шлепки пересохших губ и он со всей силы зажимает их руками.
Глаза в ужасе смотрят на удовлетворённого своим злодеянием Старика.
–Ну, что же ты, иди, иди.
И, улыбаясь, словно ничего не произошло, Старик машет рукой на мальчика и он, сначала пятясь, а потом бегом, с обезумившим взглядом, бежит к лесу, подальше от этого ужасного места, падает, встаёт, снова бежит и скоро скрывается за мохнатыми ветками деревьев.
Прислушиваясь к удаляющемуся топоту детских ног и треску сломанных веток, Старик отворачивается.
–Теперь-то точно никому не скажешь. Никогда.
Глава 2
Далеко на востоке, далеко за Мёртвой пустошью, раскинулись бескрайние степи. Сотни лет живёт там свободный от обязательств к внешнему миру кочевой народ – тургары. Низкорослые, плотного телосложения, с белыми лицами и раскосыми голубыми глазами, вьющимися длинными рыжими или чёрными волосами они взяли себе всё лучшее от своих предков: дикость и смелость, отвагу и страсть. И горит в их сердцах не погасающий вот уже много лет огонь войны. Изгнанные когда – то с восточных земель из-за неприязни новой веры, они так и не смогли потушить его и всё ещё надеялись вернуть утраченную власть. И только ужас перед выжженной на многие километры землёй останавливал их от длительного перехода. Да и зачем? С годами, обленившись от военного безделия, тургары забыли свою природную сущность и обратились к спокойной жизни в степи. Постепенно отары их овец становились больше и больше, а табуны лошадей исчислялись тысячами.