Но как только большой отряд, уже праздновавший в душе победу над выскочкой Теймуром пересёк холмистую низменность и солнце засветило им в глаза, они увидели всю армию противника.
Прямо перед ними, всего в полуверсте, стояла только что удирающая от них конница, а перед ней, в высоких кустах ковыля, высоко поднимали свои луки пехотинцы.
–Они думают, что испугали нас?!– выкрикнул предводитель большого отряда, каюм Хатым. – Посмотрите! Их же в два раза меньше, чем нас! Эй! Теймур! Неужели ты думаешь победить в этом бою? Сдавайся так и, может, быть, я позволю тебе остаться вождём клана, в который мы соберём всех ненужных стариков и старух! Как тебе это?
И громогласный хохот всколыхнул степь и поднял в небо стайки мелких пташек, прячущихся в густой траве.
Хатым, уверенный в своей победе, высокомерно подперев бок, смеялся и ждал.
Но гробовое молчание со стороны противника раздражало его всё больше и больше и он, вытянув руку, скомандовал безумным ором:
–В перё-о-од!
И вся неорганизованная толпа гогочущих всадников, подгоняемых жаждой крови и бойни, десятилетиями копившая в своих генах былую удаль, устремилась вперёд, готовая разорвать первого попавшегося ей на пути на мелкие части.
Но как только до невозмутимого противника оставалось совсем немного, земля неожиданно всколыхнулась и самые кровожадные тургары, нёсшиеся в первых рядах, исчезли из виду.
Успевшие встать на дыбы более медлительные всадники увидели, как их собраться провалились в глубокие рвы, моментально открытые замаскированными под траву бревенчатыми решётками с прикреплёнными к ним кольями.
И-и-раз!
Решётки опустились на рвы кольями вниз.
И-и-два!
Изумлённые тургары наблюдали за поднимающимися решётками, на кольях которых корчились и извивались от боли их уже мёртвые и ещё живые товарищи.
Ужас и страх сковали одновременно ещё недавно таких уверенных и бравых тургар и некоторые хотели уже повернуть лошадей, но грозный окрик Хатыма остановил их:
– В обход!– заорал он
Но пока паника уже во всю властвовала в рядах неподготовленной к боевым действиям армии и оставшиеся в живых тургары, толкая друг друга, пытались выскочить из общей кучи, тучи стрел обрушились на их головы, пронзая их тонкие кожаные куртки и шапки.
Крики боли, вопли и стон накрыли степь, давно забывшую ужасы войны.
По лесу разносится запах жареной дичи, идущий с тёмной, скрытой от глаз густыми еловыми ветками, поляне с полыхающим костром и жарящейся на вертеле тушкой прыгающего ещё несколько часов назад зайца.
У костра сидит Кантимир, перебирая толстым суком горящие угли.
Чуть дальше, у ствола дерева огонь освещает связанную по рукам и ногам спящую Йорку с воткнутым в рот кляпом.
Рядом раздаётся слабый шорох.
Кантимир, положив руку на рукоятку ножа, поворачивает голову в сторону шума и через мгновение видит выходящего к нему Ратибора.
–Как ты? – поднимается он навстречу другу.
–В порядке.
–Не заподозрили?
–Нет, – качает головой охотник и направляется к девушке:
–Зачем так связал?– спрашивает он друга.
– Прыткая больно, да царапучая, – отвечает Кантимир, поворачивая вертел, – ты есть будешь?
Ратибор отрицательно качает головой и присаживается напротив девушки.
–Вон, всего обцарапала, пока тащил, – продолжает Кантимир, поворачивая к другу спину, на которой видны глубокие, местами со следами запёкшейся крови, длинные царапины.
Ратибор осторожно дотрагивается до её руки и девушка, вздрогнув, открывает глаза.
–Не бойся, милая, – ласково начинает он, – никто тебя не обидит, – и осторожно вытаскивает кляп.
Йорка сильнее упирается в дерево, словно хочет укрыться в нём:
– Зачем ты так? Мы же приняли как своего, рану лечили, на ноги подняли.
Ратибор садится ближе к ней на колени и тянет руку к золотистым кудрям, осторожно убирая локон со лба девушки:
– Люба ты мне. Люба. Да отец твой в отказ пошёл.
Йорка отдёргивает голову:
–Так, значит, и решился на…
–Не гневись, милая, – перебивает её охотник, приближая своё лицо.
Горящие страстью глаза жадно впиваются взглядом в каждый миллиметр лица девушки. Горячее дыхание обдаёт теплом её охладевшую от ночи кожу.
– Ничего не могу с собой поделать. Околдовала ты меня, Йорочка, как никто другой, околдовала – нежно шепчет мужчина пересохшими от желания губами в самое ухо избранницы, – жить не могу без тебя.
Горячие губы осторожным поцелуем дотрагиваются до уха, спускаются к шее, плечу, упругой груди.
Крепкие руки ласкают натянутое струной напряжённое тело, ослабляя стягивающие верёвки.