Сотни стрел беспомощно бьются о прочную сталь и усеивают мохнатый травяной ковёр.
– Первые строевые! Вперёд! К лесу!– звучит новая команда и группы пехотинцев мелкими перебежками, так и не опуская щиты, приближаются всё ближе и ближе к спрятанным в зелёной засаде воинам.
Оставшиеся позади конница и пара рядов прикрывающих коней пехотинцев непробиваемой железной стеной разбиваются на две группы и расходятся по фалангам. Время от времени кто-то из них падает, сражённый метким выстрелом неприятеля, но ряды тут же снова смыкаются и продолжают движение.
Невозмутимость неприятеля так давит на горячие головы горцев, что они не выдерживают и, выскочив из-за своей засады, несутся с обнажёнными саблями на приближающегося противника.
Звон металла смешивается с криками людей.
Солнечные блики отражаются на сверкающем металле.
Алые брызги наносят узор на зелёный ковёр травы.
В тёмной избе на почти угасший костёр невидящим взглядом смотрит Мудрояр: « И что же это за оказия? Видно, разгневал я богов, что так лютуют. То на реке, то вот здесь. Видно на роду написано, сгинуть вот так, по юности. И где искать? Куда бежать? Люди бачут, волки. Да только те на ногах не бегают. Значит, толи нечистый какой, толи…»
С силой распахивается полог увесистой шкуры и в помещение почти влетает разгорячённый Койву:
–Благослови, отец наш! Благослови на поиск!
Мудрояр поворачивает поникшую голову к вошедшему молодому человеку.
Тот стоит, полный решимости и в поступи и во взгляде:
– Дай троих в дружки. Одному не сыскать, так бы не просил.
Вождь отрицательно качает головой:
– Не могу, – и, отвернув голову, смотрит на угасающие угли.
– Почему?
–Не могу людей на гибель посылать, – так и не поворачиваясь, тихо отвечает вождь.
–Она же дочь тебе! – яростно выкрикивает молодой человек, проклиная в душе нерешительность Мудрояра и тут же, замолкает, отступив назад, к двери, опасаясь гнева вождя.
Но, к его удивлению, тот спокойно встаёт и, выпрямив спину, подходит к молодому человеку. Заглушая внутренний страх и уважение, Койву нарочито вызывающе смотрит на него, стараясь утихомирить начавшуюся в коленках дрожь.
– Верно, дочь, – смотрит прямо в глаза юноше Мудрояр. – И, заметь, единственная.
– Да уж! Была б твоя плоть и кровь, – снова набравшись смелости, не отворачивая глаз, начинает Койву, но замолкает, увидев сверкнувший суровый взгляд и поднятую в замахе руку.Растратив весь запас своего пыла, он опускается на нары и закрывает лицо руками.
Мудрояр, готовый уже выкинуть этого наглеца из дому, нерешительно опускает руку на его голову:
– Боги послали мне Йорку, – тихо отвечает он и садиться рядом. – А потому роднее она родной дочери. Вот ты подумай, что люди скажут, коли приказ дам? А вот если кто сам, по доброй воле, держать не стану. И благословение дам и Йога обряд проведёт. Только где искать будешь? И сам погибнешь, и людей сгубишь.
Койву с силой хватает сжимает ладонь вождя и новый огонёк надежды мелькнул в его заплаканных глазах:
– Сам не найду, боги помогут, – уверенно говорит он.
– Эх, молодость – зеленость, – вздыхает Мудрояр и встаёт, похлопывая парня по плечу:
–Лады, ступай, коли найдёшь кого.
Койву резко подскакивает с загоревшимися глазами:
–Я, я обязательно найду!
–Ступай, ступай! Горяч больно. Не зря, видно, полюбился ты дочке.
Глава 25
–Час настал.
Так и не вытирая окровавленные руки, Хатым подошёл к окаменевшей в ожидании жене с опущенными глазами и крепко поцеловал её в губы. Она вскинула на него в последний раз глаза и тут же почувствовала, как холодная сталь медленно врезалась в её мягкий округлый живот и, обхватив руками мужа, приоткрыла рот, стараясь ухватить глоток воздуха. Поддерживая свободной рукой жену, мужчина крепче прижал её к себе и ещё раз поцеловал в открытые губы, глубже вонзая длинный кинжал в её обмякшее тело.
–Хатым!– услышал он эхом пронёсшийся по каменным сводам голос Теймура и, подняв окровавленное тело супруги, положил его на ложе. Там же, один рядом с другим, лежало трое его детей. Кровавые пятна алыми цветками распускались на золотом покрывале под их маленькими, так и не познавшими вкус жизни телами. Хатым с таким же каменным, как и стены его дома, лицом, дотронулся до каждого из них побледневшими от боли губами.
–Хатым!
Голос Теймура прозвучал уже у двери и мужчина, повернувшись к ней, гордо выпрямил грудь навстречу гибели.