На возвышении в дальнем конце зала располагались два трона из черного дерева, на которых восседали божества. Аид был просто огромен: его смуглое тело заполняло каждый клочок гигантского пышного трона, на котором он сидел, а голова почти доставала до потолка. У него была напоминающая воск черная кожа, словно обожженная когда-то, а из-под кожи выпирали могучие мышцы и извивающиеся мощные канаты жил. Суровый взгляд его горящих глаз не предвещал ничего хорошего — как дождь, поливающий дорогу в ледяную зимнюю ночь. Нилу вдруг захотелось убежать подальше. Рядом с Аидом красивая, но маленькая и хрупкая Персефона выглядела несколько нелепо.
— Это что, смертный? — спросила она у мужа. — Какая наглость!
— Более того, он не мертвый, — ответил Аид. — Подойди, — обратился он к Нилу. — Посмотрим, из чего ты сделан.
Нил стал осторожно приближаться к тронам.
— Что ты здесь делаешь, живой? — спросил Аид.
— А разве Артемида еще не пришла? — помявшись, пробормотал Нил.
— Артемида в нижнем мире? — удивленно переспросил Аид. — Но почему Цербер не сообщил мне об этом?
— Вот незадача! — воскликнула Персефона. — Только ее здесь не хватало. Стоит только начать, и они все повадятся сюда шастать. Им чихать на неприкосновенность моей частной жизни:
— Так это Артемида велела тебе спуститься сюда? — спросил Аид у Нила.
Чем ближе Нил подходил к возвышению, тем больше он чувствовал себя букашкой по сравнению с Аидом. Или хрупкой игрушкой, которой лучше бы тихо лежать в своей коробке.
— Да, велела, — ответил он.
— И зачем же?
— Главным образом потому, что миру приходит конец, — сказал Нил.
— Главным образом? Так значит, есть и другая причина? — поинтересовался Аид.
— Да, и эта причина, как бы это сказать… личная.
— Более личная, чем конец света?
— Да, — кивнул Нил. — Я здесь из-за женщины.
— Как всегда.
— Ее зовут Элис.
— Элис? — Аид повернулся к жене, при этом его гигантские мускулы эффектно заиграли. — Дорогая, ты знаешь какую-нибудь Элис?
— Я знаю миллионы Элис, — ответила Персефона. — В последнее время этих Элис развелось столько, что меня уже мутит от этого имени.
— Но я не могу дать тебе миллионы Элис, — сказал Аид Нилу.
— Мне не нужны миллионы Элис, — заявил тот. — Мне нужна моя Элис. Элис Джой Малхолланд. Ей тридцать два, она умерла 21 марта сего года.
— О-па… — протянула Персефона. — Так уже весна? И я должна быть наверху. Как мне это надоело!
— Дорогая, если мир умирает, тебе незачем отправляться наверх, — заметил Аид. — Погода все равно будет никудышная.
— Так можно мне ее забрать? — спросил Нил.
— Мою жену?
— Нет, Элис.
— Нет, конечно, — коротко бросил Аид. — А теперь уходи, пока цел.
— Но ведь был прецедент, — заявил Нил.
Аид зарычал, и от этого рыка стены тронного зала затряслись. Нилу захотелось отступить на шаг — желательно длиной в милю-другую, — но он этого не сделал, лишь сжал кулаки и твердо посмотрел в огромные глаза Аида.
— Ты всего лишь смертный, — прогремел голос Аида, — к тому же пока что не мертвый смертный! Да как ты смеешь являться в мой дворец и заводить речь о прецедентах?
— Прецеденты очень важны, — сказал Нил. — Если что-то происходило в прошлом, значит, это можно повторить.
— Надо бы съесть его душу прямо сейчас, — произнес Аид, — но я только что пообедал.
— Артемида говорит, что мне надо только доказать вам, что я люблю Элис, и тогда вы отпустите ее.
— Артемида неправа, — ответил Аид. — Нужна какая-нибудь жертва. Или испытание.
— Дорогой, а как насчет танца? — предложила Персефона. — Мы могли бы заставить его станцевать.
— Персефона, дорогая, зачем это? — сказал Аид. — Давай лучше отрежем ему парочку рук или ног.
— Договорились, — произнес Нил.
— Как договорились?
— Мне не нужны ни руки, ни ноги. Возьмите их себе, мне нужна только Элис.
— Нет, так неинтересно, — протянул Аид. — Ты отдаешь их слишком легко.
— Мне кажется, танец будет лучше, — настаивала Персефона.
— Я с большим удовольствием вам станцую, — сказал Нил.
— Нет, надо что-нибудь другое, — возразил Аид. — Дорогая, пожалуйста, не надо больше о танцах. Дело в том, — объяснил он Нилу, — что чем больше душ я получаю, тем могущественнее становлюсь. И даже когда у меня забирают одну-единственную душу, мне это несколько больно. Впрочем, не думаю, что смертный способен это понять.