Прошло полгода, воры в барак Олега больше не заходили. Живые скелеты долбят промёрзшую землю кайлом, валят лес; лопатами, а когда нет лопат, так и руками нагружают тачки, и все бегом, бегом, бегом. Для создания светлого будущего, во имя построения коммунизма во всём мире, а не в отдельно взятой стране. Так каждый день, по восемнадцать часов, утром — баланда из свеклы, вечером — баланда из гнилой картошки, а в обед — двести граммов хлеба и куски рыбы, остатки того, чего не доела охрана (рыбу ловили те же зеки, но уголовники). Ночами, используя свои знания, своё колдовство, Рыжий лечит от туберкулёза, от воспаления лёгких, от тифа. Думать, философствовать, даже разговаривать не с кем. Нет, неправда, есть с кем, но усталость, свинцовая усталость, даже нет сил хоронить, трупы сбрасывают в реку, а их с каждым днем всё больше и больше. Каждое утро, несмотря на свой семипудовый вес, главный строитель Беломорканала Раппопорт взлетает через две ступеньки на смотровые башни и орет на качающихся от бессилия зэков:
— Товарищ Сталин и наша родная коммунистическая партия приказали нам построить канал! Для этого надо сделать плотины! Мы их построим! Вы все здесь издохните, но мы и без вас построим!
«Великий князь хренов, — мысли ползают как вши, неторопливо и аккуратно. — Я же сам был за рабство когда-то, но не в таком же извращённом виде. Буду бегать с тачкой, рубить лес как все».
Сглатывая солёный пот, на плечах таскает брёвна, как и все, строит, во имя великой цели товарища Сталина — крепит оборону страны, хотя этот Беломорканал никому не нужен. Обычный, псевдонормальный геноцид. А по ночам, когда бродят только вездесущие и вечно живые, как товарищ Ленин, тараканы, лечит тела и души, знает, что стоит ему только попросить, он вернется в свой родной десятый век, а всё равно в голове стучит одна фраза: «Терпи, казак, атаманом будешь».
Как-то раз на его глазах прорвало плотину. А плотина была хилой, брёвна да глина, техники нет никакой, вместо машин — зеки, а сроки-то поджимают, ведь скоро у товарища Сталина день рождения, а самый лучший подарок для вождя народов — исполнение его повелений. Вот Раппопорт и расстарался. Всхрапнув от ненависти к реке и к беззащитным зекам, его Высочество, Главный Архитектор Беломорканала (почему эта сучка-речка и эти суки-зеки ничего не хотят делать; ладно, речушка хоть жрать не просит, а этих врагов народа ещё и кормить надо) хрюкнул и тут же вспомнил, что на завтрак они, то есть он остался голодным (подумаешь, всего-то соизволил откушать стерлядь с укропчиком, политую лимоном, и кружочками порезанный лучок, пельмешки из медвежатины с телятиной, квас брусничный, пирожки, нашпигованные гусиным паштетом, куриные яйца и чуть-чуть лосятины с черемшой, ну и, как положено, 250 грамм водки, настоянной на кедровых орешках), а эти, гады, враги народа, смотрят голодными глазами, они, небось, так не страдали за народ, за товарища Сталина, за товарища Ленина, и вообще — хамло, быдло! Нагнетая в себе ненависть к врагам трудового народа и заодно к социально близким элементам, раздув щеки, рявкнул:
— Кто закроет плотину грудью, тому сокращу срок на семь лет!!!
И рванули политзеки закрывать плотину грудью, а вода — холоднючая, градуса два-три. Олег сумрачно на всё это смотрел, на его глазах умирали от холода, от ужаса его потомки, лучшие из лучших в трудовой России, его дети. А вода рвала тела тех, кто бросился; рвала души тех, кто ещё не захотел броситься в белесо-синюю воду, не бросались только шестеро из десяти; бросались те, кто свято верил в Сталина, что он их не может забыть, ведь он их вождь и друг, и отец всего трудового народа, и вообще все это случайность и попали они в зону из-за местных чекистов, а вождь разберётся. Не бросались в смертельно холодную воду те, кто презирал товарища Сталина и не верил ни единому слову Раппопорта, ну и конечно же уголовники; оно им надо, им и в зоне хорошо, есть, что пожрать, есть, как развлечься, да и всего другого хватает.
Олег всё равно терпит, терпит, сжав зубы. «Я должен пройти всё, что прошли мои дети, я должен всё просмотреть, я должен всё ощутить, чтобы не было повторов на новой Земле». Но все равно не выдержал, рявкнул:
— Прекратить!!!
Бить его не стали, пускай последнюю ночь проведёт со своими политическими, ну а вечером…
В тот же вечер великого князя перевели в другой барак, там воров одна треть. В бараке воняет смертью, а еще хуже — наглостью уголовников, которым разрешено убивать ни в чём не повинных людей, но самое главное — измываться над ними; ведь как это приятно — бить и не ждать отпора, унижать, как пожелаешь, а в ответ — тишина. Что может быть сладостней этого?