Синеус замолчал, не хотелось ему рассказывать про некромантию, знал, как Олег не любит подобные развлечения, но поневоле ему вспомнилось.
Хильда стояла на холме среди круга камней перед костром, зажжённым ею у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водою, яркое пламя придавало поверхности воды красный, или, вернее сказать, кровавый оттенок. Вокруг костра был выложен круг из кусочков коры, вырезанных в виде острия стрел, их было девять, а на каждой из них были вырезаны руны. В правой руке Хильда держала посох, ноги её босы, а талия стянута поясом, на котором тоже были изображены руны, к нему была прикреплена сумочка из медвежьего меха, украшенная серебряными пластинками.
Наступила тихая безлунная, но звёздная ночь; по небу бродили облака, как будто желающие заслонить сияние звёзд.
— Это вино для вас, охрана великого мертвеца, — проговорил она. — Пейте и своё разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте…
Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Хильда выпрямилась, нахмурилась и резко произнесла:
— Прочь, неприкаянные души! Хозяйка Хель на пороге!
Вновь шум — и у костра стало тихо. Скроппа, помощница Хильды, наполнила вторую чашу.
— Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Нифльхедь, страну девяти миров, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо…
Ответом был тихий стон. Скроппа вылила вино на землю. В третий раз наполнила чашу Хельга, дочка Скроппы, и осторожно поставила прямо на траву:
— Эта чаша для Тора. Пусть ему будет весло в битвах и сохранит нас от Мокрой Мороси.
Мёртвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнул холм. Испуганно заблеяли овцы. Взяв одну из них, Хильда достала жертвенный нож, одним взмахом перерезала ей горло. Кровь с лёгким шипением полилась на землю.
Всё это время Синеус не проронил ни слова, он только всё крепче сжимал свой меч. Оранжевые языки костра испуганно прижались к земле. Огромные крылья закрыли звёзды, со всех сторон надвинулась тьма, только резкие порывы ветра взлохмачивали землю кургана.
Возник крылатый силуэт, ещё более чёрный, чем затопившая ложбину ночь. Костёр напоследок вспыхнул и погас. Хильда негромко произнесла:
— Это над нами пролетел Хубин, великий ворон Одина. Отцу богов стало интересно, что здесь происходит.
Лицо Хильды приняло мрачное и дикое выражение. Она будто никого не замечала, взмахнула рукой, и огонь снова взвился к небу. Она пристально смотрела на огонь. Потом, пробужденная неведомыми силами, закружила у костра и запела тихим, глухим голосом:
— Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц всё видит, мертвец всё знает.
— Торлейф, Ярловый Скальд! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой — приди!
Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер — холодный, резкий.
Хильда брызнула на курган водой и кинула в огонь кусочки коры с начертанными на них рунами. Из могильника стало вырываться яркое сияние, из середины которого постепенно стал появляться призрак огромного размера. Как Синеус, внимательно наблюдавший за происходящим, ни напрягал зрение, он не мог решить, видит ли он настоящее привидение или просто клубы сгустившегося тумана.
Вскоре Хильда снова начала петь:
Костер громко затрещал, и к ногам пророчицы полетели кусочки коры, на которых руны уже как будто были выжжены красным.
Хильда подняла их, рассмотрела и издала такой ужасный крик, что у Синеуса от ужаса усы встали дыбом. Затем она вновь запела: