Под языком возникла неприятная горечь, которая, впрочем, вскоре исчезла. Дагмар исподлобья смотрел в окно, лениво пережевывая лист. В голове зашумело, и стало неожиданно легко, все проблемы отдалились. Все, что так злило и волновало его, куда-то ушло. Дагмар улыбнулся — листья гуанары всегда действовали безотказно и быстро, вот только добыть их было весьма трудно. Этот кустарник произрастал у подножия Реанских гор, вокруг единственного места, где располагались ворота, ведущие на Изнанку Мира — родину Вечных и Великих Змеев. Немногие из тех, кто отваживался отправиться туда за листьями гуанары, возвращались обратно. Кое-кто из них потом рассказывал, что не видел там ничего необычного — только голые скалы, покрытые каменной крошкой, да еще пару-другую кустов гуанары. По словам этих людей, никаких ворот они не видели. Однако другие вспоминали неведомые огромные тени — живые, но не отбрасываемые никем и ничем, оглушительные голоса, говорящие на непонятном языке. Люди видели высокие радужные мосты и башни, тающие в облачной дымке… Однако пути назад никто не запомнил. Те, кто получал шанс лицезреть волшебное действо, приходили в себя только в ближайшей деревеньке — кто с пустыми руками, а кто и с вожделенными листьями в руках.
Дагмар подозревал, что на самом деле ничего подобного никогда не случалось. Наверное, те, кто приходил в те места, где произрастали кусты гуанары, невольно вынуждены были вдыхать ее аромат. Но ведь даже один-единственный сушеный лист мог вызвать весьма явственные видения, что же говорить о многих десятках, если даже не сотнях живых зеленых растений? По мнению Дагмара, все россказни о происходящем у подножия Реанских гор не более чем вымысел, точнее — галлюцинации. Только вот люди предпочитали скорее поверить в самое необычное, нежели принять правдивое объяснение.
В окно, просочившись через темное витражное стекло, влетела огромная огненнокрылая мошка с лицом десятника Ханга. Дагмар оскалился и медленно, чтобы не спугнуть ее, поднялся. Где-то в глубине души он понимал, что это всего лишь видение, навеянное гуанарой, но верить этому не хотелось. Куда как приятнее было думать, что все происходящее — правда. Рука сама собой потянулась к ковру на стене, увешанному мечами разных форм и размеров. Дагмар не стал выбирать, просто сорвал первый попавшийся. Шершавая рукоять удобно легла в ладонь. Дагмар громко расхохотался и рубанул мечом по воздуху. Но мошка оказалась неожиданно верткой и сумела избежать смертоносного острия. Король не стал ждать, пока обретший крылья десятник решится использовать их, а вырвал из расшитых драгоценными камнями ножен боевой нож и метнул оружие в кружащую над головой мошку. Тяжелый клинок нашел свою цель — он отсек почти все когтистые лапки и по самую рукоять погрузился в брюшко. Страшный визг вырвался изо рта насекомого. Однако король не хотел обращать на это внимания. С воплем, не менее громким и истеричным, нежели визг раненой мошки, он прыгнул и резким ударом разрубил ненавистного десятника надвое. А потом еще раз. И еще. Дагмар крошил мечом останки, уже мало напоминающие мошку, с такой яростью, что ему позавидовал бы и бывалый воин. Он даже не сразу заметил, как куски изрубленной бестии обратились облачками тумана и рассеялись, не оставив в воздухе и следа.
Отворив окно, король вышел на середину комнаты и осмотрелся: меч по-прежнему, как и раньше, висел на стене рядом с другими клинками, а боевой нож все так же находился в ножнах на поясе и чуть оттягивал широкий ремень. Да, все верно. Не было никакой схватки с огненнокрылой мошкой — только морок, только видения. В голове все еще стоял легкий туман, но Дагмар знал, что и он вскоре рассеется. Уткнувшись лицом в ладони, король постоял так некоторое время, стараясь успокоить взвинченные до предела нервы. Он ненавидел себя сейчас. Слабовольный дурак! Дагмар прекрасно знал, что листья гуанары дают человеку свободу и забытье, но — лишь на время, и это всего лишь иллюзия. А потом становится еще тяжелее, чем раньше.
Вздохнув, Дагмар подошел к стене, увешанной клинками. Между двумя коврами находилась неглубокая ниша, отделанная внутри полированным гранитом, а по наружному краю — резными малахитовыми наличниками. В нише, поддерживаемой специально выкованной золотой подставкой, стоял широкий меч длиной в полтора локтя. Дагмар протянул руку и провел кончиками пальцев по лезвию. В ответ клинок едва заметно засветился, озарив нишу призрачным голубоватым светом. Меч был очень гладким — сталь не могла стать такой, даже если бы клинок ковал самый лучший мастер. Меч был каменным — от эфеса и до кончика лезвия. Цвет клинка плавно перетекал от лимонно-желтого к рубиновому, затем от травянисто-зеленого к иссиня-черному и гранатовому. Не просто каменный меч стоял в нише, а самоцветный. Он был детищем мага Халиока, тот сотворил его специально по просьбе Дагмара. У короля Мэсфальда была маленькая слабость — он любил красивые дорогие камни, но не с точки зрения их цены, нет. Ему просто нравилось смотреть на самоцветы, на то, как свет преломляется на их гранях и тонет в дымчатой глубине. Как-то раз, вертя в руках небольшой мутновато-серый камешек, неказистый на вид, но вместе с тем ужасно дорогой и редкий, Дагмар решил предложить Халиоку забрать все его самоцветы и сплавить их в единый большой камень. А маг создал в подарок королю меч: самый настоящий, с бритвенной остроты лезвием и витым эфесом в форме двух василисков — одного алмазного, другого изумрудного с рубиновыми глазами. В пасти алмазного находился кусок бледно-зеленого с белым отливом камня. Судя по форме, это был осколок шара величиной с кулак, но в меч оказался вделан лишь кусок не больше грецкого ореха. Дагмару в подарок привез этот камень один из послов соседнего города, прознав о любви того к самоцветам. Осколок шара был и вправду довольно красив и вместе с тем вызвал любопытство, поскольку никто не знал, что это за камень. Посчитав самоцвет созданным магией, Дагмар отдал его Халиоку, но тот, сколько ни бился, так и не смог разгадать тайну камня. В конце концов, король махнул на это рукой и попросил мага вплавить самоцвет в меч, присоединив его тем самым к своей коллекции. Но не тут-то было: Халиоку не удалось сделать это. Когда маг попытался расплавить осколок и слить его с самоцветным клинком, он неожиданно потерял сознание, и дворцовым лекарям стоило огромных усилий привести Халиока в чувство. Очнувшись, маг наотрез отказался повторить попытку, закончившуюся столь плачевно, даже не объяснив Дагмару причин случившегося. Халиок ограничился тем, что поместил таинственный камень в приоткрытую пасть одного из василисков на рукояти меча и, вырастив у того алмазные зубы, надежно закрепил ими драгоценность. Дагмар не знал, что после этого Халиок потратил много времени и сил, чтобы попытаться понять природу этого камня, но так ничего и не понял. Самоцвет остался для него неразрешимой загадкой, ответа на которую ему не удалось отыскать.
Дагмар вновь протянул руку и коснулся бледного камня на рукояти самоцветного меча. Тот на мгновение потускнел и будто уколол короля в палец ледяною тонкой иглой. Однако король не отнял руку, а продолжал удерживать ее на таинственном камне. В его душе возникло какое-то странное чувство. Дагмару казалось, еще немного — и он узнает все, получит ответы на самые сокровенные вопросы, но чуть приоткрывшаяся дверь в запределье снова захлопнулась, не пропустив его. Перед Дагмаром опять был всего лишь мертвый камень — бледно-зеленый и чуть прохладный на ощупь. Самый обычный самоцвет…
Король сделал несколько неторопливых шагов назад, не отрывая глаз от меча, стоящего в нише. Его свет медленно тускнел, и вскоре клинок почти полностью поглотил мрак, только странный обломок продолжал все так же гореть неярким зеленоватым светом, отчего держащий его в зубах алмазный василиск казался почти живым, готовым вот-вот сползти с рукояти меча и кинуться на Дагмара. Король потряс головой, отгоняя наваждение, и, решительно развернувшись, шагнул к выходу, не намереваясь долее задерживаться в этой комнате. У него было слишком много дел, чтобы тратить драгоценное время на миражи. Узнать обстановку на границе, проверить, как идет оснащение армии, еще раз справиться о здоровье Кефры и приказать Халиоку примерно наказать подлого десятника, предавшего своего короля, — это была лишь малая часть того, что было необходимо предпринять Дагмару сегодня.