— И никогда не возникало желания официальную должность получить? — подумав, спросил Вазгер.
— Соблазн был, не стану отрекаться, — пожал плечами командир отряда. — Да, честно говоря, руки все как-то не доходят. Может, когда королю Сундарама задницу надерем, я и потребую, что мне по праву полагается.
— Что-то я уверенности в победе не слышу. — Вазгер мгновенно посерьезнел, различив в голосе Окавана хорошо знакомые нотки, возникающие когда говорят, одновременно пытаясь убедить себя в собственной правоте.
— Есть причина, — поразмыслив немного, ответил Окаван. — Армия Мэсфальда уже далеко не та, что прежде. Как-никак три войны с едва ли полугодовыми перерывами бесследно не проходят. Толком раны-то зализать времени не хватает. Люди устали безмерно, им отдых нужен. Кое-кто дома уже второй год не был, командование не отпускает… Благо дисциплина в армии еще есть — воины держатся как могут, сами все понимают, но и их терпение не безгранично.
Вазгер согласно и задумчиво кивал, слушая Окавана. И с этим явлением он был знаком тоже не понаслышке. Уставшая армия гораздо страшнее, чем самый жестокий враг, поскольку она попросту непредсказуема. Наемнику не нужно было объяснять дальнейшее, и Окаван, хорошо понимая это, замолчал. Так они и ехали в тишине, пока командир снова не заговорил:
— Судя по всему, мои слова тебя не отпугнули. Если бы ты сейчас направился в Золон, я даже не стал бы тебя останавливать, хотя ты и перешел бы к врагам, — я бы понял тебя…
Вазгер придержал коня и подождал, пока Окаван, ускакавший немного вперед, развернется и приблизится снова.
— У наемников есть свой Кодекс Чести, — медленно и с расстановкой произнес он, пристально глядя Окавану в глаза. — У настоящих наемников, а не у мрази, ищущей, где бы урвать кусок пожирнее. Мы никогда не меняем принятых решений и умрем, защищая того, кто заплатил нам за это, даже если противник предложит гораздо больше.
Рука снова машинально потянулась к скрытому под курткой шраму, но Вазгер заставил себя забыть о нем…
— Но ведь ты же еще не принят в наше войско, — тем же холодным и почти лишенным эмоций голосом ответил Окаван. Наемник лишь качнул головой.
— Ты не понимаешь. Для нас договор вступает в силу не с момента, когда в руку ложится кошель с деньгами, а с той минуты, когда было принято решение. Это закон, предписанный нашим Кодексом. Изменить принятое решение означает — предать. Предать не только товарищей по оружию, но в первую очередь самого себя.
— Хороший у вас Кодекс, — задумчиво протянул Окаван. — Только вот многие ли ему следуют? Золото ведь посильнее магии будет: по рукам-ногам свяжет и потащит, куда захочет. Таких, которых перекупить нельзя, ведь и нет почти — разве я не прав?
Глаза Вазгера превратились в две колючие льдинки. Видно, задели его слова Окавана за живое, тайную боль пробудили.
— Настоящих наемников теперь мало осталось, — пробормотал он, отвечая не то командиру отряда, не то самому себе. — Мало… Даже лучшие когда-нибудь предают. Поганая жизнь…
Кивнув, Окаван развернул коня и вновь поскакал по раскисшей дороге в сторону города. Он понял, что Вазгеру не нужен его ответ. Наемник же, постояв немного и проследив за Окаваном, быстро удаляющимся от него, вонзил каблуки коню в бока и ринулся вдогонку.
Дорога мало-помалу становилась все более чистой, по бокам стали попадаться специально посаженые деревья, теперь разросшиеся и отбрасывающие прохладную тень, в которой в это время года нужды не было совершенно. Несколько раз Вазгер замечал каменные столбы с различными надписями, но не остановился, чтобы прочесть их — не было у него такого желания.
На дороге стали попадаться и люди. В большинстве своем пешие, но встречались и всадники. На Вазгера и Окавана внимания никто не обращал, только изредка при их приближении кое-кто в приветственном жесте вскидывал руку. Женщин почти не было, ну да это объяснялось просто — они за городскими стенами отсиживались.
Наконец навстречу стали попадаться и воинские отряды, а чуть в стороне от дороги замелькали полевые поселения, где обосновались солдаты, оставшиеся для защиты города. Основная же масса войска уже была отправлена на границу земель Мэсфальда и Золона.
Мимо всадников медленно протащился длинный обоз. Телеги, запряженные приземистыми мохнатыми лошадками, были укрыты мешковиной, но острый взгляд привычного к походной жизни Вазгера без труда различил, что за поклажа там разместилась. Бочонки, ящики с фуражом и провиантом, только что выкованные мечи, копья, щиты, луки и арбалеты, да еще много чего, столь необходимого сейчас войску. Лица обозников были сонными и мрачными, да оно и понятно, еще слишком рано и прохладно, а показавшиеся на горизонте облака предвещали дождь. Никому не хочется тащиться с обозом много часов подряд по такой погоде к границе, да еще и неизвестно, отпустят ли назад.
Миновав несколько перекрестков, Окаван и Вазгер выбрались на мощенную камнем дорогу, оставшуюся еще со времен дракона Варкаррана, так что людского труда в нее было вложено не так много — дорогу лишь изредка подновляли. Проехав через мост, перекинутый над той самой рекой, которую Вазгер увидел еще только выйдя из леса, они оказались перед городскими стенами. Дорога вела не прямо к воротам, а делала небольшой крюк, поэтому прошло еще какое-то время, прежде чем Окаван и Вазгер смогли добраться до первой караульной будки. Воин, сидящий возле нее на небольшой лавочке, врытой в землю, позевывал и лишь мельком взглянул на проскакавших мимо всадников. Однако воины-стражники у ворот не были столь беспечны.
— Стоять! — Один из караульных вышел чуть вперед и перегородил проход древком копья. — Зачем в город?
— Нам нужен командор внешнего круга Трайша, — ответил Окаван.
Воин окинул взглядом сначала его, а затем Вазгера. Окаван у него сомнений не вызывал благодаря отличительному знаку, подтверждающему принадлежность к армии Мэсфальда, который был закреплен на левой стороне груди. Но вот неизвестный при оружии — дело совсем другое.
— Он с тобой? — спросил воин, кивнув на Вазгера.
— Если бы не со мной, я бы сказал, что Трайша нужен мне, а не нам, — раздраженно ответил Окаван. — Мы можем ехать?
Караульный замялся. Вообще-то, с чужаков полагалось требовать плату за въезд в город неукоснительно, если только новоприбывший не был воином или дворянином. Но до последнего второй всадник никак не дотягивал, да и для воина староватым казался.
Вазгер догадался быстрее Окавана, о чем думает караульный, и, запустив руку за пазуху, извлек оттуда небольшой серебряный медальон с выгравированным на нем мечом, перерубающим розу. Знак воина, и притом пожалованный высшим командованием. Не суть важно какой из армий, на ценность знака это никак не влияло. Кроме того, это не был простой медальон: рисунок на знак наносился при помощи магии и был виден только в том случае, если тот находился у настоящего владельца.
— Ты мне не говорил, что у тебя есть знак, — наклонившись в седле, шепнул Окаван Вазгеру, пока тот возвращал медальон на прежнее место под одеждой.
— А ты и не спрашивал, — просто ответил наемник, пожимая плечами.
Стражники расступились, пропуская всадников. Вазгер еще долго спиной ощущал любопытные завистливые взгляды воинов-караульных: в Империи было очень мало людей имеющих подобные знаки, и получить их считалось величайшей честью. Однако стражники удивились бы еще больше, если бы узнали, что волшебный медальон пожаловал Вазгеру лично король Дагмар, властелин Мэсфальда… Очень и очень давно.
Город, казалось, жил своей собственной жизнью. Широкие улицы были запружены народом, люди куда-то спешили, привычно лавируя между домов, небольших шумных компаний и всадников, которым с преогромным трудом приходилось прокладывать себе путь. Казалось, никому и дела нет до скорой войны, но Вазгер видел, что это не так. Стоило только вглядеться в лица людей, чтобы понять — в городе прочно обосновался страх. Жители пытались скрыть его за наигранной веселостью и беззаботностью, но удавалось это им плохо. Вазгер то и дело натыкался на злые, колючие взгляды, искоса бросаемые на него горожанами, но не мог винить за это людей. Они тоже устали, устали точно так же, как войско Мэсфальда.