— Что ты здесь делаешь? — наконец произнес Аполлон.
— Я уборщица. Меня наняла Артемида, — ответила Элис в точном соответствии с указанием Артемиды. — Если вас что-то не устраивает, обращайтесь к ней. Вы можете уволить меня, но только если поклянетесь Стикс, что отныне будете сами все убирать вместо меня.
Аполлон отреагировал на эти слова подобно человеку, который только что открыл, что земля сделана из бланманже.
— Тебя наняла Артемида?! Не может быть! Откуда она тебя знает? Про тебя никто не знает, кроме меня! Или она знала о тебе все это время?
— Нет, — ответила Элис. — Я случайно подошла к двери вашего дома.
— Все равно не понимаю, — недоумевал Аполлон. — Как ты меня нашла?
— Я вас не искала. И конечно, не знала, что вы здесь живете.
Аполлон приложил ладонь к двери и замер.
— Это все парки! — воскликнул он. — У меня не всегда были хорошие отношения с богинями судьбы, но они все-таки признали мое превосходство! Как тебя зовут?
Ну наконец-то хоть кто-то из жильцов этого дома поинтересовался ее именем!
— Элис, — сказала девушка.
— Элис… — повторил Аполлон, словно пробуя слово на вкус. — Элис… Какое поэтичное имя. Такое милое и одновременно такое звучное! Прекрасное имя, особенно если учесть, что в нем заключено слово «лис».
— Благодарю вас, — проговорила Элис.
— Так ты уборщица?
— Да.
— Какое благородное призвание! Говорят, чистота — это почти благообразие. Хочешь, чтобы это сбылось?
На шее Элис от напряжения выступил пот, и воротничок ее блузы прилип к коже. Ей захотелось расстегнуть его, но еще сильнее ей сейчас хотелось оттолкнуть этого парня и со всех ног броситься прочь. Однако она даже не пошевелилась.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — произнесла девушка.
— Ну конечно же, не понимаешь, — ответил Аполлон. — Ты же целомудренная, правда, Элис? Я это вижу. Целомудренная…
На миг его глаза приняли мечтательное выражение — но лишь на миг.
— Что ты делаешь? — спросил он. — Положи это щетку и садись.
— Я не могу сесть, — ответила Элис. — Артемида сказала…
— Да пошла она, эта Артемида! — прервал ее Аполлон. — Не слушай эту старую ведьму. Она мне не начальник, и почему это она должна командовать тобой? Пожалуйста, отложи эту метлу и садись. Садись же!
Элис дернулась, уронила щетку и села на самый краешек деревянного кресла, покрытого кусками грязи, которые сильно напоминали ваксу. Аполлон уселся на пол у ее ног, в опасной близости от нее. Девушка попыталась засунуть ноги подальше под кресло.
— Элис, я хочу спросить у тебя кое-что, — сказал Аполлон, — Как тебе мое шоу?
Этот вопрос поставил Элис в неловкое положение. Больше всего на свете она не любила лгать и причинять другим людям боль, а сейчас ей придется сделать либо то, либо другое. Некоторое время она раздумывала над ответом.
— Ваши помощницы очень симпатичные, — наконец ответила она.
— Они даже вполовину не так красивы, как ты, — заявил Аполлон.
Элис вжалась в кресло, выпрямив спину до предела. Казалось, ее позвоночник пытается ползти вверх по спинке кресла.
— Я не хочу, чтобы ты судила обо мне, глядя на этот дом, — произнес Аполлон. — Он был таким не всегда. Когда-то мы были… знамениты. Это было в Греции. И в Риме — в Италии. Тогда все знали, кто мы такие. Люди в те времена были другими — они верили. Поклонение, слава, почитание — у нас все это было. Мы жили во дворце — Элис, видела бы ты его! Фонтаны, тенистые сады, грациозно скользящие нимфы — само собой, я никогда не смотрел на них. У нас было все. Все, понимаешь? Можешь ты себе это представить?
Его глаза молили об ответе.
— Наверное, это было красиво, — проговорила Элис.
Кивнув, Аполлон продолжал несколько более мрачным голосом:
— Но потом все изменилось. Мы вышли из моды, пришло забвение. Я не в силах рассказать тебе все подробности: эти воспоминания до сих пор причиняют мне боль. Элис, наше падение было долгим. Запустение, в котором мы живем, отразит боль, поселившуюся в наших сердцах. Так что та телепрограмма была для меня бальзамом на раны. Возвращением того, что я считал потерянным навсегда. Элис, ты меня понимаешь?
Как и всегда, Элис не могла солгать.
— Не совсем, — пробормотала она.
— Ну конечно же! — сказал Аполлон. — Как ты можешь меня понять? Невинное дитя. Сколько тебе лет?