Тот, что постарше, ввел их в дом, в просторную комнату, обставленную дорогой мебелью: посередине круглый стол, накрытый плюшевой скатертью; мягкий диван и мягкие кресла; цветной японский телевизор; сервант из красного дерева с узорчатой инкрустацией, сквозь стекло которого виднелись хрустальные фужеры и рюмки, пузатые бутылки с красочными наклейками; большой импортный холодильник.
«На дачу далеко не бедного хозяина попал я, — с грустной усмешкой подумал Геннадий. — И „патриоты“, похоже, из тех, кто вряд ли ходит на демонстрации и митинги с простым народом…»
— Раздевайся, располагайся и чувствуй себя как дома, — обратился к Геннадию старший. — Кстати, пора и познакомиться, — протянул руку. — Андрей. А это мой приятель и единомышленник Константин.
Парень подошел и тоже сунул ему свою холодную лапищу. У обоих не руки, а тиски — крепкие, с жёсткой кожей.
Геннадий назвал себя.
— Мы знаем, — по-ребячьи усмехнулся Константин. — И не раз виделись с тобой. В спортивном зале Дома культуры, куда ты приходил заниматься восточными единоборствами. Было такое?
— Было. Только я вас там не видел, — возразил Геннадий.
— Точнее, не замечал, — поправил его Константин. — Да и в той кагале… Теперь вот познакомимся поближе.
Он сбросил вязаную шапочку и куртку, повесил их в прихожей на вешалку и полез в сервант за бутылками.
— Андрюша, включи печку и сообрази закуску.
Геннадий снял плащ и фуражку, отнес в прихожую.
В доме было прохладно, но чувствовалось, что печка топилась не так давно. Парень зажег газ, и тепло стало распространяться по комнате.
Андрей, сняв со стола плюшевую скатерть, застелил его клеенкой и достал из холодильника колбасу, сыр, уже нарезанную пластинками рыбу горячего и холодного копчения, красную и черную икру. Константин поставил на стол рюмки, фужеры, бутылку коньяка и бутылку «Смирновской».
— Патриоты неплохо живут, — подколол Геннадий.
— А чем мы хуже «новых русских», — усмехнулся Константин. — Бог велит все делить. Вот мы иногда и пользуемся их припасами.
— И с законом ладите?
— Не всегда. Стараемся его обходить. Как вот и с тобой случилось. — Константин откупорил бутылку коньяка, вопросительно глянул на Геннадия. — Или ты предпочитаешь водку?
Настроения пить у Геннадия не было. Но чтобы прояснить ситуацию, узнать побольше о цели своего похищения, об этих «патриотах», отказываться не стоило: спиртное развязывает языки. Его «благодетели» тоже, возможно, для этой же цели затевают пьянку, но ему-то важнее услышать их откровения.
— Всё равно. Что будете пить вы, то и я выпью.
— Тогда остановимся на коньяке. Может, он вовсе и не французский — дурят торгаши нашего брата, — но уж больно бутылка оригинальная и этикетка красивая. — Он наполнил рюмки. — За твоё освобождение, — чокнулся с Геннадием и Андреем, выпил одним глотком.
Коньяк был мягкий и ароматный, теплом разлился внутри, и Геннадий почувствовал, как стало спадать напряжение. А после второй рюмки ему и вовсе стало все безразлично — будь что будет, и ребята показались ему не такими опасными, враждебно настроенными, какими представлял он их поначалу.
— Ну как, нравится тебе у нас? — первым начал застольный разговор Константин.
— Ещё бы! — подыграл Геннадий. — Такой выпивон, такая закуска! В нашей летной столовой, скажу откровенно, харч далеко не барский. Только не пойму я вас, ребята, за какие заслуги мне такая честь?
— Мы же тебе объяснили. — Константин снова наполнил рюмки. — Мы — патриоты и не могли допустить, чтобы нашего брата хлопнули ни за что ни про что.
— Неужели вы верите, что я мог совершить убийство и диверсию против своих друзей?
— Мы-то, может, и не верим. Но арестовали тебя фээсбэшники. А у них разговор короткий.
— Откуда вы знаете, что фээсбэшники, и как узнали, что меня должны были арестовать?
— Ты считаешь, что нас только двое? У нас есть единомышленники и в вашей части, и в самом ФСБ. О твоем аресте мы узнали ещё днём, когда ты только вышел от московского полковника… Давай лучше выпьем за твое освобождение. И спать — третий час.
Константину явно не нравились вопросы. Он достал вторую бутылку, снова наполнил рюмки и выпил до дна. Но, судя по его виду и разговору, нисколько не опьянел, а у Геннадия голова уже кружилась и временами глаза застилал туман — сказывались бессонные ночи. Геннадий опасался, как бы не сказать лишнего. Если Константин говорил правду (в чем трудно было усомниться), то «патриоты» и без расспросов знают о нем и о делах эскадрильи не хуже его.
— По последней, — согласился он. — И действительно пора спать. Я, можно сказать, три ночи не сомкнул глаз. — Он выпил и поднялся.
— Спальня у нас наверху, — кивнул на лестницу Андрей. — Постель тебе готова. Костя, проводи.
В спальне, небольшой и уютной, стояло две кровати, заправленные белыми покрывалами. На полу — мягкие ковры. В углу — телевизор «Сони». На тумбочках в изголовье кроватей — фарфоровые светильники. В общем, как шутил командир: «Как в лучших домах Лондона».
— Можешь ложиться на любую, — сказал Константин. — И спи, сколько влезет. Туалет напротив.
Геннадий снял покрывало и, отодвинув в сторону светильник, положил на тумбочку. Туда же сложил свое обмундирование. Константин разобрал другую кровать, но не раздевался.
— Спокойной ночи, — пожелал дружески. — А я ещё вниз спущусь, не допил, — пошутил весело и затопал по лестнице.
Геннадий понимал, что глаз с него не спустят. Но ему в эту ночь было все равно. И едва коснулась голова подушки, как сознание его отключилось.
3Пятые сутки Геннадий находился в заточении и пятые сутки ломал голову, почему его похитили и что от него хотят. Разглагольствования своих опекунов о патриотизме, которые велись повседневно за завтраками, обедами и ужинами, убедить его в благих намерениях похитителей не могли. Еще когда его везли в шикарной «Вольво» неизвестно куда с завязанными глазами, он понял, что это не зюгановские и не ампиловские оппозиционеры-патриоты, а представители нового класса, так называемые «новые русские». Окончательно в этом он убедился на второй вечер после похищения, когда на дачу явился «сосед» — так представился вальяжный мужчина лет сорока пяти в чёрном, с меховым воротником кожаном реглане.
— …Что-то затосковал в одиночестве, — объяснял свое позднее посещение мужчина. — Дай, думаю, заскочу к друзьям, у них всегда найдётся рюмка-другая для поднятия настроения. О-о, да у вас гость, — обратил он внимание на Геннадия и протянул ему руку. — Гавриил Прокопьевич.
Геннадий назвал себя.
— Наш сподвижник, — уточнил старший охранник. — Еле спасли его от фээсбэшников.
— Вот даже как, — удивился Гавриил Прокопьевич, снимая реглан и передавая его услужливо поджидавшему охраннику. И второй, младший, оторвался от телевизора и поднялся по-военному, как перед большим и строгим начальником. Мужчина прошел к нему и протянул дружески руку. — Привет, Костя. Значит, занимаемся спасением утопающих, то есть клятвоотступников? Сподвижник-то, вижу, военный, — кивнул он на капитанский мундир на вешалке. — За такое по головке не погладят.
— Знаем, — ответил за двоих старший. — Хорошие люди просили.
— Хорошие люди останутся в стороне, а отвечать тебе придется, Андрюша, — с веселинкой пожурил охранника Гавриил Прокопьевич. — С военными шутки плохи. И что же он натворил?
— Ни много ни мало, убил одного парня, а ещё обвиняется в диверсии, — усмехнулся Андрей. — Говорят, «Руслан» завалил. Слыхали о недавней катастрофе?
— Слыхал. Серьёзное дело, — гость окинул Геннадия изучающим взглядом, словно желая удостовериться, правда ли то, о чем сказали охранники. Геннадий предпочел промолчать, посмотреть, что будет дальше, какой очередной сюжет разыграют его «спасители». — Вы, как понимаю, уже поужинали?
— Само собой. Но коль зашел наш уважаемый сосед, да еще с тоскою на душе, как тут не порадеть хорошему человеку. — Андрей полез в сервант за водкой. — Есть очень хотите?