Они ужинали втроём в ресторане. Рита поначалу со стеснением посматривала на Геннадия, а когда немного подвыпила, вдруг предложила ему:
— А хотите, я познакомлю вас со своей подругой? Изумительная женщина. Красавица.
— Тоже замужняя? — поинтересовался Геннадий.
— А вы что, осуждаете это или мужей боитесь? — с ехидцей спросила Рита.
— Зачем судить? Я тоже не безгрешен. Но когда представлю, что и моя жена будет блудить, отправив меня в командировку, желание обзаводиться семьей напрочь отпадает.
— Вы ещё не женаты? — удивилась Рита. — Вот не думала.
— Почему?
— Вы такой серьеёный, положительный… Как порядочный семьянин. Кстати, подруга тоже не замужем. Вернее, была замужем. За лётчиком. В прошлом году разбился…
Упоминание о гибели коллеги тут же высветило перед глазами картину падения «Руслана». Настроение испортилось. Это заметил Биктогиров и поспешил наполнить рюмки.
— За память о товарищах! — осушил он рюмку одним глотком.
Выпил и Геннадий.
— А подружка далеко живёт? — спросил Биктогиров.
— Нет. Позвоню, она минут через пятнадцать будет здесь.
— Не стоит, — без особой настойчивости возразил Геннадий, хотя двухмесячное одиночество опостылело ему и познакомиться с интересной девушкой давно хотелось.
— Может, ты неправильно ударение сделал? — подколол командир. — Не строй из себя невинную девочку. — И к Рите: — Иди, звони. Только чтоб побыстрее…
Валя, так звали молодую вдову (ей было не более двадцати пяти), пришла в ресторан минут через двадцать. Она действительно была красавицей: черноокая, смуглолицая, с утонченными чертами лица, подчеркивающими ее интеллигентность; стройная и робкая. В ней было все, что нравилось Геннадию в женщинах. Правда, после своей первой любви, Жени Астаховой, он стал больше ценить не красоту, а доброту и порядочность, но по-прежнему на дурнушек его не тянуло.
Он тоже, кажется, произвел на Валентину приятное впечатление. «У вас такие симпатичные усы, — сказала она между прочим. — Вы случайно не потомок Лермонтова?» — «Увы. Мои предки запорожцы», — пошутил Геннадий…
Во всяком случае, Валя охотно поддерживала с ним разговор и принимала его ухаживание. После ресторана Геннадий проводил молодую вдову до дома, а когда она, поблагодарив, стала прощаться, он спросил с веселой укоризной:
— И вы не пригласите на чашечку кофе?
Она помотала головой.
— Нет, запорожский казак. Не люблю мимолётных знакомств. Будете в нашем городе ещё, звоните. Пожелаете встретиться — не откажусь. Мне было приятно с вами…
Но в Уссурийск, как назло, командировок больше пока не выпадало. Сегодня они летели в Якутск. Выполняли коммерческий заказ на доставку японских компьютеров и ширпотреба. Для горожан. А для «патриотов» — и там, оказывается, они были — тоже везли ящик. Но не с компьютерами, в этом Геннадий был уверен. Такие «посылки» ему уже приходилось доставлять: из Комсомольска-на-Амуре в Хабаровск, из Хабаровска в Благовещенск. В ящиках под видом основного груза, вероятнее всего, пряталось золото, оружие и ещё какие-то контрабандные товары.
Как правило, в таких случаях с основным отправщиком груза находился еще один человек: выбрав удобный момент, когда поблизости никого не было, он называл пароль, и, получив ответ, указывал на ящик, который следовало передать на аэродроме назначения человеку с паролем.
За грузы полностью отвечал Геннадий. Биктогиров в его функции не вмешивался, всецело полагаясь на второго пилота. О контрабанде он вряд ли догадывался. Да и в отряде, похоже, никто с «патриотами» не связан, возможно, и ничего о них не слышал. Во всяком случае, с паролем к Геннадию никто не подходил, и если что случится, отвечать придётся ему одному. Но, как ни странно, таможенники чрезмерного внимания к их перевозкам не проявляли. Они будто сами охраняли таинственный груз и беспокоились за его благополучную доставку. После таких рейсов Геннадий звонил по оставленному Андреем телефону и сообщал о месте и времени выполнения задания. В своем блокноте он шифром фиксировал все нелегальные грузы на случай отчета перед главным хозяином. Кто он, пока установить не удавалось. Но дело у таинственного босса было поставлено на широкую ногу: куда бы самолет ни прилетал, Геннадия встречал «свой» человек. И несмотря на «голод» с топливом, для их экипажа всегда оно находилось. Даже на Сахалине и Камчатке, где из-за отсутствия керосина не летали даже военные самолеты, не выходили в море боевые корабли и подводные лодки.
Геннадий ломал голову: неужели у «патриотов» такая мощная организация и руководит ими довольно неглупый и хитрый человек? Никаких сбоев в работе, никаких задержек с зарплатой, превышающей во много раз его капитанскую получку. А какие масштабы закупок дорогостоящих товаров! Значит, есть у кого-то деньги… Но почему эти «патриоты» заботятся только о себе?
Порой от таких мыслей становилось не по себе: значит, и он принимает участие в обворовывании, в обмане своего народа?.. Но что он может сделать? Пойти в милицию или в ФСБ и обо всем рассказать? Но они и без него всё видят… Бросить работу и стать бомжем?.. А не лучше ли махнуть на все рукой и жить, ни о чем не думая, беспрекословно выполнять повеления невидимых боссов? Другие же молчат. Даже если не молчат, возмущаются во весь голос, выходят на демонстрации, объявляют голодовки — толку-то никакого!
И всё-таки время от времени мысли эти снова и снова будоражили его душу. Лишь в полете он полностью отдавался пилотированию и забывал о земных заботах…
До Якутска оставалось двести километров. Геннадий связался по радио с командно-диспетчерским пунктом:
— Я — Борт двадцать один ноль один, прошу сообщить атмосферное давление и погоду.
— Понял вас, Борт двадцать один ноль один, — тут же отозвался диспетчер. — Передаю погоду: безоблачно, ветер юго-западный, слабый. Давление семьсот пятьдесят два миллиметра. Температура минус тридцать четыре. Как поняли, прием.
— Спасибо, «Соболь». Буду у вас в двенадцать десять. Прошу обеспечить посадку…
Биктогиров, дремавший в кресле, открыл глаза и спросил:
— Не устал? Может, на автопилот перейдешь? А то он у нас с твоим пренебрежительным отношением совсем заржавеет.
— Можно и на автопилот, — согласился Геннадий, хотя усталости не чувствовал. Но чтобы настраивать этот чудный, точный и очень чувствительный аппарат, надо тоже иметь хорошие навыки. Он включил тумблеры питания и стал регулировать устойчивость ручками настройки. Самолёт немного покапризничал и успокоился — летел, не шелохнувшись, на заданной высоте, с заданным курсом.
— Какой там морозец? — поинтересовался Биктогиров.
— Тридцать четыре.
— О-о! Это нам повезло. Тут и за пятьдесят бывает. — Он зябко передернул плечами: — Жуть как не люблю холод… и этих узкоглазых. Ни одной порядочной бабы. Ни сисек, ни попы, а с таким гонором. И страшные националистки — лучше пять раз даст своему якутенку с воробьиной писькой, чем русскому или башкиру с настоящей шишкой.
— Может, потому они и боятся тебя? — пошутил Геннадий.
— Может. — Биктогиров молодецки расправил плечи. — Я бы показал им настоящего мужчину… Ночевать в Якутске не будем. Правда, жена просила присмотреть ей соболиную мантушку — «новой русской», ей, видишь ли, захотелось стать… Перебьётся. Загрузимся, дозаправимся — и сразу обратно.
— А ты ящичек один домой прихвати, там не только на соболиную мантушку, и тебе на шубейку хватит, — пошутил Геннадий.
— В прошлом году у нас один летун такое и отчебучил, — ухмыльнувшись, стал рассказывать Биктогиров. — Пока летели, он вскрыл ящичек и умыкнул с десяток собольих шкурок жене на шубейку. Всё обошлось без сучка и задоринки. Только через месяца три, когда жена возвращалась от подруги, её у своего же подъезда средь бела дня вытряхнули из той шубенки, золотые серьги и перстень с пальца сняли, вдобавок хорошего пинка под зад дали. Грабителей, правда, вскоре поймали — приметы она хорошо запомнила, — но на суде они рассказали, что это за шубенка и почему они раздели любительницу собольих мехов…