— Почти попала! — удовлетворенно заметила Юлиана, по-мальчишески отряхивая ладони. Потом, уперев руки в крутые бедра, приняла позу оскорбленного правосудия и вопросила:
— Извольте немедля отвечать, моя дорогая, насколько далеко вы позволили продвинуться гнусным заигрываниям этого подлого сына подлого отца?
После всего пережитого Аннушка не знала, плакать ей или смеяться.
— Ах, Жюли, оставь, — тихо произнесла она. — Питер славный мальчик, он мне друг. Ты же знаешь, что в моем сердце… Ах, тише, умоляю, это услышат!
Она с ужасом взглянуло в зеркало, словно именно этот вечный источник видений и тревог мог ее подслушать. Прозорливая Юлиана перехватила этот взгляд.
— Гадала что ли? — грубовато хмыкнула она. — На суженого? Что ж ты от зеркала никак не оторвешься? Других забав нет что ли?
— Нет, засмотрелась просто. И голова закружилась. И я видела…
— Опять? Пустое все это, — сердито сказала фрейлина, и прибавила повелительным тоном, словно из них двоих принцессой была она. — Иди немедля. Тетка зовет.
— Тетушка? Зачем?
— О женихе с тобой говорить будет.
— О некрасивом этом, Антоне-Ульрихе? Не хочу я его. Он на ягненка похож. То ли дело Мориц… — Аннушка слабо вскрикнула, произнеся это запретное, но такое вожделенное созвучие, и в один миг сначала смертельно побледнела, потом залилась густым румянцем.
— Эка тебя разукрасило, подруженька! — Юленька тоже подпустила русского просторечия и нежно потрепала Аннушку по щеке. — Мориц хорош, милая, спору нет. Только искренен ли сей прославленный селадон[13]? Стоит ли ему верить?
Юлиана приобняла Аннушку за талию и заглянула в глаза — настойчиво, вопросительно. Потом со вздохом отпустила. Ничего Анна еще не понимает… Девчонка! Гаданья на зеркалах да кавалеры у нее на уме. А Мориц Линар, саксонский посланник при русском дворе и предмет нежных чувств принцессы Анны, — тонкая штучка. Красавец, хитрец, опытный обольститель, ни слова в простоте — и ни слова в искренности. Удивительно, рассказывают, что в его карьере не было ни одной дипломатической миссии, которую бы он не провалил. Однако саксонский двор его ласкает, а внушительное состояние сего блистательного графа только прибывает после каждого подобного «провала». И здесь, в России, он себя покажет. Зачем еще слетаются сюда, словно саранча на тучные нивы, подобные ему? Себя остзейская баронесса и дочь шведского офицера Юлиана Магнусовна Менгден почитала патриоткой Отечества Российского, и потому презирала Бирона, смело обличала казнокрадов и чиноискателей при дворе, наипаче из иностранцев. Но, будучи честной сама с собой, признавала, что недолюбливать саксонского Морица Линара у нее есть сугубо личные причины.
— Кому же мне верить, Юленька? — Анна всегда завидовала уверенности и почти мужской внутренней силе своей подруги. Вот и сейчас хотелось прижаться к ней, почувствовать ее горячее дыхание, словно она — Мориц. Прекрасный кавалер, граф Мориц Линар…
Юлиана почувствовала это внутреннее Аннушкино движение и поспешила поклясться подруге в верности, преклонив колено у ее ног. Словно сама Юлиана была рыцарем, а Анна — его дамой. Впрочем, Анна действительно была прекрасной и хрупкой дамой. А Юлиану насмешливая природа угораздила родиться женщиной. Она же все время чувствовала себя воительным мужем, отважным рыцарем, заключенным в постылую женскую оболочку, отягченную излишними украшениями плоти и физиологическим[14] несовершенством. Впрочем, что такое плоть, если так силен голос духа?
— Анна, клянусь своей бессмертной душой, что не изменю тебе никогда, — торжественно произнесла Юлиана. — А верить можешь мне… И только мне! Порукой в том моя рыцарственная честь!
— Но ты ведь не рыцарь, Юленька, — хихикнула Анна почти кокетливо, словно Юлиана и вправду была кавалером.
— Не совсем, — хмуро согласилась фрейлина Менгден. — Однако мой родовой герб с баронской короной дает мне право на рыцарство… Найди место в «L'Art de chevalerie»[15] где сказано, что рыцарем может быть только мужчина?! Я так хотела бы стать им… Для тебя, моя милая.
— Но сие невозможно, Юленька, — попыталась возразить ее Анна. — И слава Богу, что он создал нас не для этих ужасных рыцарских баталий…
— Господь тут ни при чем, милая. Это мужчины узурпировали право на доблесть.
Аннушка промолчала. Не захотела попусту спорить с подругой. К тому же императрица Анна была гневлива и взрывалась, словно пороховая бочка (сея вокруг опалу и разрушение), если кто не спешил явиться на ее зов. Анна поспешно поправила прическу, привела в порядок смявшееся платье и поспешила к тетке-государыне. А Юлиана осталась перед обманным и магическим зеркалом, знавшим столь многое. Она сердито нахмурила красивые дугообразные брови, с осуждением взглянула на свое отражение. Сегодня она нравилась себе еще меньше обычного. Что это за нелепые фижмы, кринолины, обременительные кружева, глупые локоны? Да еще отвратительная пудра и мушки, только привлекающие клопов и блох! Юлия представила себя в гвардейском мундире, со шпагой на боку. Хотя нет, гвардейский зеленый кафтан несколько пошловат, а офицерский шарф, который по артикулу в пехоте носят через плечо, будет скрадывать форму груди. Уж лучше драгунская форма — ее нарядный васильковый цвет так подойдет к ее карим глазам, а кавалерийский шарф вокруг талии чудно подчеркнет ее тонкость. Так, право, было бы лучше…
13
Селадон — изначально герой французского пасторального романа, влюбленный пастушок. В XVIII веке cтало именем нарицательным для галантного ухажера.
14
По одной из версий термин «физиология» в XV в. ввел французский врач Фернель, так что наши герои вполне могли его знать. Впрочем, по другим данным, его впервые употребил швейцарский естествоиспытатель и поэт Альбрехт фон Галлер в 1776 г.
15
L'Art de chevalerie — французский трактат XIII в., содержавший кодекс поведения и чести рыцаря.