Антон-Ульрих видел такую куклу в итальянском театре: нескладного человечка в белом балахоне со смешными помпонами, с плачущим лицом, словно обсыпанным мукой или мелом, и с черными, тщательно прорисованными трагическими бровями. Человечка звали Пьеро: он был влюблен в милую, темноволосую Коломбину, похожую на принцессу Мекленбургскую. Но по жестоким и нерушимым законам комедии дель арте Коломбина любит Арлекина, веселого, ловкого и наглого, а Пьеро остается только плакать и просыпать пудру со щек на потеху досужей публики.
Арлекин, впрочем, появился в этой комедии масок позднее. Он приехал в Россию через год после того памятного вечера в образе саксонского посланника графа Морица Линара — и украл счастье Пьеро… то есть Антона-Ульриха. До его явления на сцене милая племянница императрицы даже несколько благоволила к Антону-Ульриху. Изредка она позволяла гулять с ней в Летнем саду, иногда — улыбалась, часто — жаловалась на тетку. Антон-Ульрих всюду ходил за ней следом. Поднимал веер, таскал тяжелое кресло. Приносил засахаренные фрукты. Она небрежно благодарила, словно слугу или пажа… Пьеро радовался ее рассеянным знакам внимания, как невиданному подарку. С каждым днем он осознавал все больше — несмотря на свои высокие титулы и чин кирасирского полковника, здесь, при дворе толстущей злой русской царицы, он не более, чем слуга. Хотя, кто здесь не слуга, кроме Бирона?
В тот первый вечер, во дворце Анны Иоанновны, Антона-Ульриха неприятно удивила цесаревна Елизавета Петровна. Он поймал ее взгляд, не по-девичьи тяжелый и ненавидящий, устремленный на Анну Иоанновну. А потом увидел, как кривятся в недоброй усмешке красивые, сочные губки цесаревны, когда она смотрит на его суженую, племянницу императрицы Елизавету Христину. Однако, стоило царице обратить неодобрительный взор на дщерь Петрову, как та немедленно менялась, с униженной ужимкой опускала глаза долу, а улыбка становилась робкой и заискивающей — только на ту пору, пока не пронесется гроза. Многолетняя обида, застоявшаяся, как вода в берегах, каждодневные унижения, страх за свою жизнь сделали эту сильную и жизнелюбивую молодую женщину лицемерной и скрытной. Но ничего не забывающей и никому не прощающей.
Елизавета Петровна считала себя несправедливо отстраненной от власти. И Антон-Ульрих понимал, что она, дочь Петра Великого, имеет право так думать. В другое время и при других обстоятельствах он бы сочувствовал ей, быть может принял бы ее сторону, тем более что к нему она обращалась всегда приветно и не без ловкого дамского кокетства… Но ныне принц понял, что эта красивая, обольстительная молодая женщина — страшный, заклятый враг его невесты, а, значит, и его враг. Навсегда.
Ночью, в отведенном ему дворце, Антон-Ульрих писал старшему брату Карлу дипломатической цифирью. Описывал первый вечер во дворце и свой разговор с цесаревной Елизаветой.
— Ваша невеста очень мила, герцог, и она — нареченная наследница государыни, — приветливо улыбаясь, говорила ему Елизавета, и даже с милой забывчивостью титуловала «герцогом», то есть обладателем Брауншвегского маестата. Но совсем иное читалось в ее глазах.
«Я — настоящая наследница Петра Великого, — призывно говорили эти глаза. — А она просто глупая девчонка, воровка моего законного счастья. С кем ты будешь, принц — с девчонкой-нахлебницей или с женщиной, цесаревной?».
— У меня есть брат, — отвечал ей Антон-Ульрих, невольно попадая под ее чары и боясь обидеть. — Он умен, красив, решителен. Он мог бы понравиться вам, принцесса. Его зовут Людвиг. Как бы я хотел вас познакомить!
— Право, это странно, — резко ответила Елизавета. — Все стремятся выдать меня замуж подальше отсюда. И государыня, и даже вы, недавний гость в России. А я, признаться, совсем не хочу замуж… Даже за французского короля… Я — дочь Петра Великого! И сего довольно, чтобы мне оставаться на моей земле!