— Да откуда вы все это знаете? — Мюнхгаузен почувствовал, как мелкая дрожь пробирается по его телу. Удивительно, но он слушал этого безумца — и верил ему! Чтобы избавиться от наваждения, он заставил себя злиться и выкрикнул:
— Да кто вы такой, чтобы пророчить беды моему доброму герцогу Антону-Ульриху? Кто вы есть? Небритая Кассандра с пивной кружкой и в драных штанах!! Не на пивной пене ли вы прочитали ваши бредни?
— К сожалению, я это вижу, — очень спокойно сказал незнакомец. — Это ваша беда, если не хотите внять мне. Считайте, что я — судьба. Голос судьбы. Иногда судьба говорит и столь неприятным голосом, как мой.
— Слишком много вы на себя берете, сударь! — воскликнул Мюнхгаузен, распаляясь еще больше, тем более, что только на него устремились сейчас все глаза в «Короле Пруссии». — Мне, потомку прославленного рыцаря Хейно, ходившего в крестовые походы под знаменами Фридриха Барбароссы, не пристало внимать пьяным сказкам какого-то голодранца, упившегося скверно перебродившим пивом!
— Я слыхал о ваших знаменитых предках, барон, — все так же невозмутимо ответил незнакомец. — Поверьте, судьба ломает и таких!
— Ломает, но не сгибает! — гордо сказал барон.
— Не желаю вам ни того, ни другого… Впрочем, я уже говорил, вы успеете вовремя сбежать из России. А ваш патрон… Бедный, бедный Антон-Ульрих!
— Да что вы все причитаете, сударь! — рассердился Мюнхгаузен. — Бедный Антон-Ульрих… Антон-Ульрих вот-вот составит одну из самых выгодных матримониальных партий в Европе! Его ждет почет, влияние, богатство! Хотел бы я быть на его месте!
— Всегда будьте на своем месте, юноша, — заметил незнакомец. — Зачем вам чужие места? Тем более место Антона-Ульриха. Оно отмечено страданиями и смертью.
— Трактирщик!!! — не выдержав, закричал Мюнхгаузен. — Кликни слуг, увалень, пусть вышвырнут за дверь этого проходимца! Пока я лично не убил его, как собаку! Позорит честное заведение!.. Пугает добрых людей!.. Оскорбляет дворянина!!!
Незнакомец резко поднялся — оказывается, он был высок ростом, на голову выше юного барона, да плечи, когда он расправил их, внушали уважение.
— Да будет вам известно, перед вами тот, кто тоже был некогда дворянином. И убить себя, как собаку, тем более вышвырнуть за дверь, я никому не позволю! Не забывайте, я служил в России.
Он спокойно заплатил за недопитое пиво и ровным шагом покинул трактир. Перед ним расступались, словно когда несут покойника. Больше его в Ганновере никто не видел.
После, за всю свою долгую жизнь Мюнхгаузен не мог вспомнить, какое у этого дворянина было лицо. Хотя не раз пытался, когда все предсказания сбылись. От этого зловещего человека в памяти Мюнхгаузена остался только голос. Спокойный, усталый, хрипловатый… Кто знает, может быть судьба действительно говорит таким голосом?
Пару дней юного барона тяготил этот разговор, а потом забылся. Ну что, в самом деле, с ним может случиться в этой России? Сошлют в Сибирь, как русского князя, о котором рассказывал тот странный человек в «Короле Пруссии»? Он, Мюнхгаузен, никогда не пасовал перед опасностью, он смел и молод, он и из Сибири сумеет выбраться, видит Бог!
К тому же, ему славному потомку крестоносца Хейно, лучше замерзнуть до состояния прозрачной ледышки в этой самой Сибири, о которой упоминал трактирный оракул, чем рано состариться от повседневной тоски в родном Боденвердере… Удобном, честном, спокойном, но, увы, непоправимо скучном!
Потом был не лишенный авантажности путь по бурным балтийским волнам на корабле, который принес юноше приятное открытие: в отличие от остальных пассажиров он почти не страдает от пресловутой «морской болезни». Приятно было стоять, впившись руками в фальшборт и расставив ноги на зыбкой палубе, смотреть на бегущие за бортом белые барашки штормовых волн, ловить разгоряченным лицом соленые брызги и изумленные взгляды просмоленных «морских волков»: надо же, совсем мальчишка, а буря ему нипочем, не то что другим сухопутным тюфякам, блюющим в своих каютах! Но еще приятнее сознавать — его путь начался с испытания, и он, пятый сын рода Мюнхгаузенов, не посрамил своего имени.
Впрочем, сначала веселая страна Россия отчасти разочаровала барона. Во-первых, снег здесь таял, и луга цвели таким буйным цветом, которого он не видывал у себя на родине. Во-вторых, белые медведи не ходили по улицам, так что заветная мечта поохотиться на ушкуя (как этого зверя называли русские) не сбылась… Да и бурых-то в окрестностях российской столицы оставалось наперечет, и эти бедные звери не то что на улицы не выходили, а сидели по своим берлогам, трясясь от страха — охотиться на медведей местные любили! В-третьих, ледяных дворцов, похожих на хрустальные, в Санкт-Петербурге не было и в помине, а обычные были сделаны на скорую руку и весьма худы. Правда, новоназначенный кабинет-министр Артемий Волынский обещал построить ледовый дворец для императрицы, но пока исполнение блестящей затеи кабинет-министра все откладывалось за неимением зимы, которая стояла здесь, оказывается, никак не больше шести месяцев в году… А жаль, — Мюнхгаузен не прочь был попировать с русскими друзьями и прекрасными дамами в ледяном дворце, пусть даже и в шубах! Ничего, согрелись бы пуншем, или этой горячей крепкой настойкой — как ее называют в России? Ах да, «zapekanka»!