Среди блестящего сообщества полководцев, которых собрал под свою руку Миних, словно Агамемнон вождей ахейских, было немало знатных особ. Трое братьев всесильного любимца царицы Бирона — Карл, Магнус и Густав, все в генеральских чинах, имели высокие должности, однако ни для кого не было секретом, что этим троеглазием зрит за происходящим на театре войны их державный брат. Первую дивизию вел высокородный принц Гессен-Гомбургский Людвиг. Генералитет составился более чем наполовину из уроженцев различных немецких земель, сделавших отличную карьеру на русской службе и мечтавших о еще лучшей. Несколько русских генералов, среди которых выделялись предводитель первого неудачного похода на Крым генерал-лейтенант Михайло Леонтьев и прежде опальный старый воин генерал-аншеф граф Румянцев, были ценны своим боевым опытом.
К этой воинственной плеяде, исполненной честолюбия и храбрости, смелых надежд и затаенных опасений, внешнего дружества и непримиримого соперничества, и прибыли из Санкт-Петербурга герцог Брауншвейгский Антон-Ульрих со своим крошечным «двором», состоявшим из пажей фон Мюнхгаухена и фон Хоима, кучки слуг и конюхов, а также герцогского денщика Васьки. По молодости лет и неимению военного опыта Антон-Ульрих именовался неопределенным словом «волонтер», и хотя был вхож в «круг вождей», никакой определенной должности не занимал. Впрочем, этого ему было довольно, и он жадно смотрел, слушал и — учился!
Генерал-фельдмаршал Миних был любим своими солдатами, вернее, умел быть любим ими. Прибывший в Россию еще на закате великого царствования Петра в качестве военного инженера, он провел здесь достаточно времени, чтобы узнать страну, ее людей и понять многое. До сих пор говоривший по-русски с заметным немецким акцентом, он, тем не менее, в совершенстве владел теми простонародными выражениями, которыми объяснялись между собою русские солдаты. Матерно генерал-фельдмаршал ругался столь виртуозно, что даже русский генерал-майор Хрущов, признанный в Первой армии знаток этого лексикона, поглядывал на него с уважением. Сам происходивший не из титулованной знати, Бурхард Кристоф Миних не упускал случая вылезти из своего удобного возка и приветливо поговорить с проходящим пехотным полком или, взобравшись в боевое седло, тяжелой рысью проскакать вдоль строя, подбадривая солдат едреной шуткой и добрым словом. «Батька наш Богдан Христофорыч, виват!» — радостно кричали солдаты, и их пыльные шляпы и грязные парики летели вверх. Наблюдая за подобной сценой, Антон-Ульрих Брауншвейгский как-то раз признался Мюнхгаузену:
— Простые люди этой страны напоминают мне детей. Они столь же наивны душой и столь же не умеют ограничивать себя ни в добродетели, ни в пороке… Но, главное, они так же отзывчивы на простую ласку, доверчивы к тому, кто добр с ними, или кажется им таковым. Они готовы прощать ему все и следовать за ним всюду!
Не одним лишь ласковым словом снискал опытный воин Миних солдатское расположение. Петр Великий не знал предела своим силам в могучих до безумия стремлениям своих, и того же требовал от шедших за ним. Поэтому густо устлал дороги своих побед и поражений солдатскими костями — обычному человеку не под силу было выдержать бремя, которое нес северный титан. Генерал-фельдмаршал Миних хорошо знал, где наступает предел солдатским силам, и незадолго до этого всегда давал своему войску отдых — достаточный, чтобы подкрепиться сном и едой. Он вдоволь кормил солдата походной пищей — сухарями, кашей и даже мясной убоиной. Давали и водку — солдатское утешение. Миних не страшился для этого отягчать свои походы грузным обозом и ревущими стадами обреченного на заклание скота, твердо зная, что где проиграет в быстроте — выиграет в солдатских силах. Солдаты тысячами мерли и в походах Миниха, но это не умаляло их доверия генерал-фельдмаршалу. «Противу чумы да холеры даже Богдан Христофорыч не могет, — судачили у бивуачных костров усатые служаки. — И супротив неприятеля раз совладает, другой раз — сам бит. Но добер, батька, и нашего брата-солдата понимание имеет!»