— Уведите несчастное животное за холм и поводите, пока оно не успокоится.
Слуга с матюгами уволок за повод по-ослиному упирающуюся лошадь, но спустя минуту прибежал, размахивая окровавленной уздечкой и крича, что «проклятую скотину ухлопало ядром», а он не виноват. Антон-Ульрих только пожал плечами и остался стоять пешим, очень прямой и очень нелепый, обратив сосредоточенное лицо туда, откуда прилетала смерть… Одна пуля мимолетом, словно злая оса, просекла обшлаг его мундира, но он, кажется, даже не заметил этого.
— Экселенц, возьмите моего коня! — раздался дрожащий мальчишеский голос. Это второй паж, друг-соперник фон Хоим, подъехал к герцогу. Ну и дурак, подумал Мюнхгаузен, он сам ни за что не уступил бы патрону своего Тантала — остаться без коня в бою, когда, быть может, сейчас предстоит ринуться вперед — глупо.
— Возьмите коня, мне он более не нужен, — слабым голосом повторил фон Хоим. Грязными пальцами он крепко зажимал бок, из-под колета густо капало красным. — Осколок бомбы, должно быть…
Антон-Ульрих обернулся и помог раненому пажу удержать коня.
— Конь надобен вам, мой друг! — сказал он с живейшим участием. — Поезжайте на нем в гошпиталь, не медля, и пусть вам помогут!
Фон Хоим хотел поклониться, но только охнул и лицо его исказила гримаса боли. Подъехал пошатывавшийся в седле высокий кирасир без шляпы, у которого кровь обильно заливала лицо и капала с усов, поймал коня фон Хоима за повод:
— Я провожу, вашблагородь… Мне туда же…
Отскочившее от земли турецкое ядро с хлюпом ударило в широкую грудь гнедого коня Миниха. Гнедой только всхрапнул и стал заваливаться. Генерал-фельдмаршал с необычной для его возраста ловкостью бросил стремена и успел соскочить с седла. Потом жестом остановил кинувшихся к нему офицеров, уселся на еще трепещущую тушу и стал смотреть вперед, словно надеялся разглядеть нечто в дыму. Солнце, совершая свой утренний путь, забралось высоко и стало припекать. Миних расстегнул ремешки кирасы, сорвал ее и отбросил сторону, снял шляпу и пыльный парик, принялся вытирать багровую лысину нечистым кружевным платком.
Из боя один за другим спешили ординарцы. Доклады звучали неутешительно:
— Авангардия не смогла взойти на валы. Заряды кончаются… Генерал-поручик Кейт ранен…
— Левый фланг отходит от стен. Генерал-поручик Левендаль просит сикурсу!
Миних был внешне хладнокровен.
— Румянцев здесь, он дерется… Он войдет! Я верю в Фортуну сего дня!
Из огня прискакал молодой офицер на хрипящем коне, ссыплся на землю, подбежал к Миниху и что-то часто залопотал на ужасном ломаном немецком, вытаращив безумные глаза. Офицер был русский, это было видно с первого взгляда, но то ли совсем ошалел в бою, то ли думал, что генерал-фельдмаршал так лучше поймет его. Ничего разобрать было положительно невозможно.
— Was?! — изумленно переспросил Миних.
— Квас, ля!!! — отчаянно выкрикнул офицерик, но перешел на русский, — Янычары из крепости на вылазку как горох сыплют!! Сильно гнется Румянцев… Заряды вышли — палить нечем! Наших побито — страсть сколько!! Ретираду, господин фельдмаршал! Ретираду!!! Христом-Богом господин Румянцев ретираду просят…
Миних вскочил с туши коня, как ужаленный. Казалось, он сейчас будет кричать, топать ботфортами, или потребует коня и сам полетит вперед. Но генерал-фельдмаршал вдруг поник, словно из него разом вышли уверенность, сила, боевой задор.
— Штаб-трубачам играть отступление, — блеклым голосом приказал он, и снова сел, мрачно уронив на руки плешивую голову.
Горячая медь разразилась последовательностью бесконечно тоскливых протяжных звуков. Снова поскакали в дым ординарцы.
Вскоре толпой потянулись пропахшие дымом, покрытые пылью, забрызганные кровью усталые солдаты. Мюнхгаузен в изумлении уставился на них — не так представлял он себе отступающие разгромленные войска. Эти походили на умаявшихся на тяжелой работе крестьян, бредущих с поля. Фузеи либо тащили на плече, как цепы, либо закинув за спину, как грабли. Раненых несли на руках или поддерживали. Иные, остановившись, грозили назад кулаками…