— Наконец-то я слышу слова подлинной властительницы, ваше высочество! — с преувеличенной пылкостью воскликнул Миних и опустился перед Анной на одно колено, как средневековый рыцарь. — Итак, вы благословляете меня и моих людей на перемену власти?
— Благословляю… — неуверенно сказала Анна и дрожащей рукой перекрестила Миниха.
Фельдмаршал припал к ее руке длительным поцелуем. Но Анна отняла руку и попросила дрогнувшим голосом:
— Вытоже должны нечто пообещать мне, господин Миних!
— Сначала скажите, пообещаю потом, — с едва скрываемой досадой пробормотал генерал-фельдмаршал, ерзая на затекшем колене.
— Если это возможно, прошу вас! — Анна почти молитвенно сложила руки. — Если возможно… Не нужно крови, убийства, смертей… Постарайтесь, чтобы регент и, главное, его невинное семейство не пострадали! Проявите милосердие и терпение… Особенно прошу вас, пусть ваши солдаты не обратят оружие против старшего сына герцога, Питера. Я хорошо знаю его, он горячий молодой человек, может встать на защиту отца. Так вот, не надо причинять ему зла, он никогда не делал мне ничего плохого…
— Это уж как получится. Сидите и ждите, вам обо всем расскажут, — Миних порывисто встал, поспешно раскланялся и покинул покои Анны Леопольдовны.
«Девчонка, мечтательница, — думал он, широко шагая навстречу благоприятствующей Фортуне. — Она станет воском в моих руках. С Елизаветой было бы труднее сладить! Я прав, что поставил на Анну. Пора любимцу Беллоны стать и любимцем судьбы!».
После Анны Леопольдовны будущий любимец судьбы Миних отправился к признанному фавориту Фортуны Бирону. Всемогущий герцог лежал на диване, обтянутом серебристым атласом, и чистил щеточкой ногти. Миниха это разозлило, показалось проявлением крайнего неуважения, неслыханной небрежностью. В конце концов, он — не поэтишка Тредиаковский, а генерал-фельдмаршал русской армии и заслуживает совсем другого приема! И он не станет ползти на коленях к ложу регента!
А вот расположение личных покоев регента следует хорошенько запомнить: в ночь переворота пригодится… Особенно полезно знать, где находится опочивальня — именно там Миних намеревался арестовать Бирона. Сонного, плохо соображающего и неодетого. Главное, чтобы никто не предупредил регента об опасности…
Бирон был, впрочем, настроен вполне благодушно. Приветливо кивнул Миниху, указал на кресло, предложил выпить кофею, Сам, впрочем, пить кофей не стал и лишь лениво беседовал с фельдмаршалом о разных пустяках, нанизывая придворные сплетни на нить неторопливой беседы.
«Он ни о чем не подозревает, — думал Миних, потягивая ароматный черный напиток и пересказывая Бирону придворные анекдоты.
Но регент вдруг прервал это кофейное пустословие и резко спросил, привстав на диване:
— А случалось ли вам, господин фельдмаршал, бывать в деле ночью?
От неожиданности Миних чуть не выпустил изящную кофейную чашечку из рук, однако вовремя сдержался и с любезной улыбкой ответил:
— На войне всякое бывало, ваша светлость. Агоряне, как известно, любят атаковать ночью.
— Я говорю не про войну, — так же мнимо любезно уточнил Бирон. — Речь идет о совсем ином деле…
— О каком же, господин регент? — с улыбкой невинного агнца переспросил Миних.
— О перемене власти, например…
— Я далек от придворных интриг, ваша светлость, я — честный солдат…
— Вот и оставайтесь честным солдатом, господин фельдмаршал! Это самый разумный выход в наше переменчивое время. Тогда дама Фортуна будет благоволить к вам! И я, по мере сил, помогу ей в этом…
— Именно так я и поступлю, ваша светлость! — заверил регента Миних. А про себя подумал: «Нет, господин Бирен, простым честным солдатом я не останусь! Вы очень скоро увидите это собственными глазами!».
Миних, как и Анна Леопольдовна, любил про себя называть Бирона — Биреном. Все при дворе знали, что мелкий курляндский дворянчик Эрнст Иоганн Бирен безнаказанно присвоил имя знатного французского герцогского рода Биронов. Но при Анне Иоанновне принято было об этом молчать — в противном случае говоруна ожидала Тайная канцелярия. А при Анне Леопольдовне, если она придет к власти, и заговорить можно будет!
Бирон в тот роковой день 8 ноября тоже нанес визит Даме, но не Анне Леопольдовне, а Елизавете Петровне. Регент частенько спасал цесаревну от гнева покойной государыни, потому что понимал: эта рыжеволосая бубновая дама играет важную роль в российской колоде и может очень пригодиться ему в будущем. Даже бестрепетная и грозная Анна Иоанновна в глубине своей темной души побаивалась цесаревну Елисавет, но Анна Первая сидела на троне крепко, а вот Анна Вторая, с позволения так назвать матушку младенца-императора… Анна Леопольдовна казалась регенту слабой картой, с которой ни то что нельзя было связывать свою судьбу, но даже держать в рукаве, про запас было бы непростительным легкомыслием. Легкомыслия в делах политических Эрнст Иоганн Бирон себе не позволял.