Но точное расположение Бироновой опочивальни, увы, до сих пор не было известно Миниху, несмотря на многократные посещения дома регента. Таился хитрый курляндский лис! Так что все зависит от того, решится ли явиться к гвардейцам Анна Леопольдовна, и удастся ли найти нужную дверь… Женщина и дверь — как все просто и сложно!
В покоях у Анны Миних наткнулся на Юлиану Менгден и несказанно изумился. Однако не ее присутствию — кого же еще он мог там застать в такой час, не Антона же Ульриха? Старого вояку изумило, что смелая фрейлина была облачена в отлично сшитый мундир лейб-гвардии Преображенского полка, авантажно подчеркивавший все достоинства ее сильной стройной фигуры, и даже ее каштановые волосы были завязаны в две тонкие косицы, пропущенные за уши, как у гусара — чтоб не мешали рубиться.
Юлиана помогала Анне облачиться в пышную робу и как раз прикрепляла к платью подруги голубую андреевскую ленту. Миних заметил, что у Анны дрожали руки. У Юлианы — нет.
Гвардейский мундир шел Юлиане гораздо больше, чем самое модное платье. О, странное время, когда женщины стремятся казаться мужчинами, а мужчины… Впрочем, настоящие мужчин остаются таковыми в любое время!
Задержавшись в дверях, Миних услышал обрывок их разговора.
— Ну же, Аннушка! Ну же, мой дружочек! — говорила Юлия. — Поторопимся. Нам пора. Тебе пора. Настал твой час!
— А что если неудача? — голос Анны дрожал. — Что тогда? Тюрьма, ссылка, монастырь? У меня отнимут Иванушку!
— У тебя скорее его отнимут, если ты промедлишь! Ничего не бойся, я с тобой!
Она закрепила андреевскую ленту пышным бантом, подвела Анну Леопольдовну к зеркалу. Та заглянула в серебристо-серую зеркальную глубь и вдруг отпрянула, обмякла, чуть не упала на руки подруге.
— Юленька! — срывающимся голоском воскликнула Анна. — Там… В зеркале…
— Что там? Только твое отражение. Ты чудо как хороша! Хоть и бледна немного.
— Там — Елизавета! Настанет день, и я паду перед ней. Видит Бог, паду…
Испуг Анны на мгновение передался бестрепетной Юлиане. Она замолчала. Крепко сжала руку подруги, со страхом всматриваясь в роковое зеркало. Миних понял, что пора вмешаться, иначе вся затея действительно полетит «к хренам собачьим», как говорят его солдаты.
— Пустой испуг, ваше высочество, игры дамских страхов, не более, — вкрадчиво начал он. — Вас ждут ваши верные войска, готовые идти за вас к победе — и только к победе!
— Разве вы не видите ее, фельдмаршал? — спросила Анна Леопольдовна, все еще во власти своего фантома. — Разве вы не видите в зеркале цесаревну Елизавету Петровну?! Если я этой ночью с вашей помощью свергну Бирона, другою такою же ночью она свергнет меня! Предательство за предательство, измена за измену… Что-то подобное сказано в Писании!
— Мужайтесь, ваше высочество, — галантно, но твердо произнес Миних. — В зеркале я вижу только вас, прекрасную и торжествующую! Вам нужно обратиться с речью к офицерам и солдатам, вашим верным защитникам.
— Вы и вправду не видите там Елизавету? — переспросила Анна. — Вглядитесь… И ты, Юленька, не видишь?
— Не вижу! — резко сказала Юлия, устыдившись своей минутной слабости. — Клянусь шпагой, я завтра перебью все зеркала в этом дворце! А сейчас я поколочу тебя, чтобы ты прекратила здесь трястись и падать в обмороки! Пошла, живо, ну!!
Юлиана грубо схватила Анну за локоть и буквально поволокла к дверям. «Ну, баба!!!» — восхитился Миних и поспешил на помощь, подхватив полубесчувственную Анну под другую руку.
— Я точно знаю, принцесса, верные люди донесли мне, что утром завтрашнего дня регент прикажет арестовать меня и Остермана, а вас с Антоном-Ульрихом отправит за границу! — зловеще шептал он в ухо матери императора, пока они с Юлианой влекли ее длинным коридором. — Или мы выступим сегодня ночью, или завтра они сожрут нас!
По отчетливому запаху табачного дыма почувствовалась близость кордегардии. Вдохнув этот мужественный запах, Анна внезапно обрела силы.
— Хорошо. — тихо, но твердо сказала она. — Пойдемте. Я готова.
Анна говорила уверенно и убежденно, как будто несколько минут назад не боялась зеркальной глади и не трепетала от страха. Иногда к ней приходила безумная, необъяснимая дерзость — такая, как сейчас. Она смотрела в глаза офицерам и солдатам, она призывала их к бунту против Бирона, и руки не дрожали, и неподдельная страсть звучала в голосе.