— На кафедре небось? — язвительно подсказал ему товарищ.
— А хотя бы и там, — махнул рукою Владимир. — Да только и ты, братец, ленив. Чтоб книжки сочинять, надобно терпение иметь и усидчивость.
— Эх, вы, сочинители! — возмущенно выкрикнула Ольга. — Может быть. Вы нам с Таник прикажете романы писать? А, подруга, как ты поглядишь на сей презабавный фортель?
Татьяна лишь тихонечко вздохнула в ответ на ее слова.
— Есть у меня на примете один юноша, — улыбнулся Оленин. — Молод еще, разумеется, но уже теперь талант в нем поэтический имеется.
— Да ты сам читал ли его вирши?
— Самому не довелось пока, но кой-какие друзья ознакомлены. Думаю, пройдет лет пять-десять, и быть ему надеждою российской словесности.
— Ну, коли так, расскажи ему нашу историю, — усмехнулся Владимир. — Да смотри, чтоб не приврал для форсу, а то знаю я их, сочинителей. И про графа, и про его кавалеров, да и дуэль не позабудь упомянуть — для занимательности сюжета.
— Про графа лучше не надо, — впервые робко подала голос доселе хранившая молчание Татьяна. — Лучше о любви, это ведь всем интересно.
Оленин посмотрел на нее с нежностью, и девушка, почувствовав его взгляд, даже не поднимая глаз, тут же зарделась как маков цвет.
— Думаю, все равно приврет, — заключил Оболенский.
— И слава Богу, — убежденно молвила Ольга. — Еще не хватало, чтобы вся эта история всплыла на страницах модного романчика. Ты что же, Володька, хочешь, чтобы весь свет обсуждал Татьянин роман с этим проходимцем?
Татьяна умоляюще посмотрела на подругу, безмолвно прося, конечно же, более не касаться этой темы уж никогда.
— Ладно, графа вычеркнем, — покладисто согласился Оболенский. После чего тут же провалился одной ногою в сугроб, скрывавший под собою предательскую ямку. — Но дуэль надобно оставить беспременно.
— И имена изменить, и фамилии беспременно, — безапелляционно потребовала Ольга. — Не хватало еще, чтобы…
— А похожие можно? — поскорее перебил свою упрямую и своенравную невесту Оболенский.
— Похожие, думаю, можно, — милостиво согласилась Ольга. — Вот ты, к примеру, можешь быть…
Она задумалась на мгновение.
— Заболенский, вот!
— Типун тебе на язык, егоза, — тут же отругала ее идущая впереди тетка, даром что была туга на ухо. Во всем, что касалось ее дражайшего племянничка, она была отменна — и зрением, и слухом, и сметкой, как мы уже имели случай убедиться. — Еще хворь какую накличешь на нашего Володеньку, с такою-то фамилией! Заболенский — это ж надо такое выдумать…
— Ну, тогда Оленский. Или просто — Ленский, — предложила взамен Ольга.
— Оленский — это лучше, — мягко сказала Татьяна. — А еще лучше — Оленькин. Верно, Владимир?
— Ну… разумеется, — пожал плечами Владимир, за что был удостоен фальшивой и приторной улыбочки Ольги. — Но пусть в романе будет больше про дам.
— А по мне, так лучше — про кавалеров, — потребовала Ланская. — Да вывести на свет божий все ваши мужские хитрости и змеиные уловки. Как вы дам вечно норовите обольстить, как распускаете хвосты перед ними. А на деле… на деле вся ваша любовь и высокие чувства — всего лишь игры. Игры кавалеров, вот! Точно кошки с мышками.
— А вы тоже хороши… — обиженно возразил Оболенский. — Уж коли написать о дамах всю правду, сударыня…
Так, весело пикируясь и перебрасываясь шуточками, они в скором времени вышли из лесу. Ветер тут задувал сильнее, и молодым людям пришлось поднять воротники, а барышням плотнее закутаться в шали. Впрочем, конец их злополучным мытарствам был уже близок.
У обочины дороги их ожидали сани с десятком самых рослых мужиков, вооруженных кто ружьем, кто пистолем, а один, самый здоровенный, сжимал в руках допотопную пищаль, хорошо, если еще только екатерининских времен. Громоздкая и изрядно проржавевшая, она, видимо, хранилась где-то в погребах Марьи Степановны бог знает сколько лет, и ее механизм давно уж пришел в негодность.
— Поедем, пожалуй, — велела тетушка. — После таких треволнений самое лучшее средство — калиновая наливка, самовар да жаркая печь. Там и расскажете доподлинно, что с вами приключилось, и откуда взялся сей мерзавец.
После чего, истово перекрестясь, она уселась в головной возок. Следом за нею в санях разместились и молодые люди, причем на сей раз ехать решили попарно: Оболенский с Ольгою, а оленин рядом с Татьяной. На последних санях уселся давешний мужик со своей горе-пищалью. Он с воинственным видом оглядывал округу и любовно поглаживал своего ржавого ветерана огнестрельных дел.