Взяв Яну под руку, она повела ее в комнату, где находились работы, подготовленные к выставке.
— Яна унаследовала огромное состояние от своего дяди, эмигрировавшего в Канаду в послевоенные годы. Умирая, часть своих денег он передал управляющему своей корпорацией, а большую часть отписал ей, — Алекс произнес это шепотом , с блеском в глазах и замолчал, наблюдая за моей реакцией.
Сказанное Алексом привело меня в замешательство.
— Ты не перестаешь меня удивлять. Еще несколько минут назад ты говорил о высоком чувстве.
— Я сказал что-то противоречащее ему? — Смутился Алекс. — Материальное благополучие делает отношения прочнее.
— Любовь делает отношения прочнее. Если нет любви, отношения ржавеют, — ответил я.
Надежда позвала Алекса. Когда он вышел, Яна заняла его место. Ее русые волосы, прямой пробор и ясный взгляд голубых глаз завораживали меня. Казалось, я знаком с ней много лет. Глядя друг другу в глаза, мы взволнованно молчали. Я переживал лучшее из чувств, которое когда-либо испытывал. Мне даже показалось, что я на мгновение уловил тот самый цвет, цвет всепривлекающей чистой любви. Он просто присутствовал во всем, что нас окружало и насыщал пространство своим колоритом.
Алекс вышел из комнаты. В руках у него было полотно.
— Мы забрали «Геометрию характера» — улыбнулась Надежда. Яна вкрадчиво шепнула мне на ухо: «У меня чувство, будто мы с тобой знакомы не один десяток лет».
Этими словами она подчеркнула то, что я сейчас переживал. Проводив их к дверям, я присел у своей работы «Окно, или Портрет оскорбленного» и погрузился в сон.
Сон
Окно, или Портрет оскорбленного
Стемнело. Жизнь замерла. Приготовившийся ко сну город показал свое новое лицо. Глядя в окна домов, можно было почувствовать тепло чужого семейного очага.
Дома стояли в тридцати метрах друг от друга. Между ними много лет назад была вымощена дорога. Вдоль нее, по обе стороны, также много лет назад были посажены деревья. В одном из этих домов жил мужчина средних лет; он был худощав, скулы и крупный нос сильно выделялись на его лице. Осознавая, насколько необычна его внешность, на улице он чувствовал себя неполноценным и оскорбленным.
Дни казались ему скучными. Но когда оживала ночь, огни домов по соседству, загорались в его душе. О них он знал все, за них он переживал. Тяжело переносил разлуку с теми соседями, которые перебрались в другие дома. Тяжело ему было и сейчас. Три окна, центральное из которых было прямо напротив его дома, были темны. Он засыпал и просыпался с мыслью об утрате.
Во второй половине следующей недели на окнах появились шторы. Иногда за ними загорался свет. Долгожданный момент настал. Он часами просиживал у своего окна, ожидая, пока кто-нибудь появится в окне напротив. Ожидания были мучительны. Ничто не могло отвлечь его сосредоточенного внимания. И возможно, сейчас за этими шторами проходили самые яркие эпизоды пьесы, которую он наблюдал долгие годы. Старый проигрыватель рядом с ним крутил виниловую пластинку Вивальди. Ее шипение предавало уют ожиданию.
Музыка на одной ее стороне подошла к концу. Он встал, чтобы перевернуть пластинку, а когда вернулся, заметил в окне, за которым наблюдал уже много дней, силуэт женщины. Она казалась ему неописуемо красивой. Ее длинные волосы, мягко ложились на плечи, предавая особую нежность и женственность силуэту, волнующему душу. Что-то внутри говорило ему: «Она смотрит на тебя. Это пугало его, создавая в душе внутреннее напряжение, от которого он робел, начиная неуверенно представлять ей всех персонажей пьесы. Она слушала его внимательно. Это придавало ему смелости, и он начинал говорить о себе. О том, как он одинок. О том, как тяжело нести бремя уродства.
— А что такое внешность? — Говорил он ей. — Она не является отражением души, и если и отражает ее, то в искаженной форме.
Он все говорил, а она слушала его и что-то внутри говорило ему, что она тоже одинока.
Ночь подходила к концу. В очередной раз перевернув пластинку на другую сторону, он подошел к окну и, к горькому своему сожалению, уже не застал ее. Начинало светать. Не раздеваясь, он лег на старый диван и уснул. Проснулся он уже в сумерках. Выпив чашечку чая, включив свой старый проигрыватель, он подошел к окну. Окна соседнего дома гирляндами осветили его душу. Свет в ее окне так же, как и в прошлую ночь, не горел. Она словно ожидала своего выхода. Он отчетливо видел ее силуэт. Правой рукой она поглаживала свое левое плечо. Между ними завязался диалог. Лунный свет пронизывал отражение плывущих в ее окне ватных облаков. Радость наполняла его душу. В ее окне он видел свое отражение. Ветерок заиграл с деревьями, растущими за окном. Ее силуэт колыхнулся в такт колебаниям дерева, растущего у ее окна. Увиденное взволновало его, повергло в смятение. Он осознал, что все время говорил с отражением дерева. Его дикий смех прокатился по всему кварталу. «Портрет оскорбленного» снят с продажи.
Говинда
Начало пути
Святая инквизиция
Чуть более сотни горожан собралось на площади Канпо деи Фиори, чтобы взглянуть на ту, которая смело заявляла о том, что зачала непорочно. Простолюдины с сочувствием смотрели на привязанную к столбу, измученную страданиями молодую женщину. Ее взгляд был обращен к небу, на устах застыла блаженная улыбка, растрепанные волосы ветром обрамляли бледное лицо. В шагах десяти от нее стояли отцы инквизиторы, возглавляемые отцом Фернандо, чье имя наводило страх на молоденьких девственниц и непослушных детей.
Под ногами у женщины стопами был сложен обильно политый маслом хворост. Отец Фернандо, сурово окинув взглядом толпу, обратился к девушке.
— Бэлла, перед лицом Господа прошу тебя, сознайся в грехе и сохрани себе жизнь. Бэлла, сохраняя спокойствие и не глядя на него, ответила.
— За все сокровища этого мира, я не отдала бы свою любовь никому, кроме Господа моего.
— Ты по-прежнему утверждаешь, что Господь вдохнул в тебя свой дух и ты зачала от него? — Со злой насмешкой произнес отец Фернандо. Из толпы горожан раздался крик «Богохульница!». Бэлла, подняв на отца Фернандо сияющие светом любви глаза, сказала:
— Моя жизнь во власти Господа моего. Подумайте лучше о своей, вы даже ее спасти не в силах.
Отец Фернандо в ярости бросил к ее ногам факел. Бэлла все с тем же спокойствием окунила взглядом толпу горожан и ее внимание остановилось на мальчишке из глаз которого текли слезы. Ее измученное лицо просияло радостью.
— Я люблю тебя, мой мальчик! — крикнула она ему, и языки пламени поглотили ее.
— Почему она не кричит? — недовольно спросил отец Фернандо. Взяв бочонок с маслом, он поднял его над головой, чтобы бросить в огонь. Дно бочонка дало трещину, и масло пролилось на его сутану, обильно смочив ее. Ветерок колыхнул в его сторону язычок пламени — отец Фернандо вспыхнул словно фитиль свечи. Издавая вопли, зовя на помощь он бросился в толпу и, сделав восемь шагов упал, дергаясь в судорогах.
Огонь вокруг столба погас. Ко всеобщему изумлению останков Бэллы не было. Один из отцов инквизиторов подошел к дымящемуся телу своего собрата и во всеуслышание заявил.
— Умирая, она своими чарами забрала душу нашего брата. Помолимся за него, — а затем шепотом приказал своему помощнику: — Поймайте какую-нибудь молодую ведьму. Мне нужен обгорелый труп женщины, чтобы я мог показать его кардиналу.
Говинда
Начало пути
Юность сына Бэллы
После занятий хоровым пением в соборе святого Петра, Франческо и его товарищ Петр бежали к своему излюбленному месту на площади Санта Мария Маджори, где шла реставрация самой высокой колокольни в городе. С ее высоты мальчишки любовались видом на архитектурный ансамбль, раскинувшийся на холме Монте Ватикано.