— И ты должен вернуть сюда свою жену, — сказал он.
Прежде чем Борис успел открыть рот, чтобы ответить, в дверном проеме, где балконы вели к соседним зданиям, появился парень-калмык.
— Сергей, — сказал он, — у нас на ноутбуке господина Смирина Израильянц.
Через несколько мгновений они уже стояли вокруг одного из столов, глядя на экран компьютера Бориса и читали свежее сообщение.
«Ниже приведен список предприятий, в которые вы должны инвестировать и/или внести свой вклад. Я предлагаю вам немедленно начать с 15 % от 60 миллионов евро, которые вы хотели использовать.
Пожалуйста, завершите эту транзакцию в течение 48 часов после этого сообщения.
Следуйте этому с дополнительным 32 % инвестиций от общей суммы в течение 72 часов.
Transcom Trade Investition, Ltd, в Софии будет рад предоставить вам профессиональные услуги, необходимые для выполнения этих транзакций.
Далее следовал список предприятий и благотворительных организаций. Один на острове Джерси, два в Греции, один в Ливане, один в Сент-Винсенте, два на Кипре. Борис заглянул через плечо парня и уставился на экран компьютера.
— Батор, посмотри, что за компании, если конечно сможешь их найти, — положил он руку на плечо парню. — ты тоже, Макс, — кивнул он шатену. Тот сел за другой компьютер.
Борис уставился на экран и молча сел в одно из кресел. Он был потрясен. Сколько раз он мог так удивляться? Он не знал, каким, по его мнению, будет первое сообщение Израильянца, но такого он не ожидал.
— В чем дело? — спросил Никольский. — Ликвидность?
Борис ничего не замечал. Деньги. Кошмар. Надо было записать это на листе бумаги и посмотреть. Все это было настолько нереально, что он до сих пор не задумывался о том, что значит расстаться с 60 миллионами евро-четвертью чистой стоимости «Агрохима». Видеть начало процесса на экране компьютера сильно нервировало.
— Это девять миллионов евро за два дня, — сказал Сергей, — и еще свыше девятнадцати миллионов через три дня.
— Да, я располагаю сейчас примерно десятью. Придется поработать над остальными восемнадцатью.
— О кей. Что ж, теперь нам надо действовать быстро, — сказал Никольский, взглянув на часы. — Сейчас полпятого, с практической точки зрения.
Максим повернулся к Борису.
— Работа Рубена здесь намного проще, чем отмывание денег, — сказал он. — Отмывая деньги, вы пытаетесь скрыть, откуда они взялись. В данном случае это не проблема. Израильянц хочет скрыть, на каком этапе это происходит. Поэтому, когда «Транском» распределит ваши инвестиции между этими семью предприятиями, это, вероятно, будет последний раз, когда мы действительно будем знать что-то наверняка об этом. Оттуда он будут погребены под лавиной торговли.
— Сергей, — сказал Батор со своего компьютера, — компании показываются. Все они. Нет, подожди, одна из благотворительных организаций, та, что в Джерси, еще не показывается. Всем компаниям меньше года. Транском Трэйд Инвестишн Лимитэд, соответственно, около двух лет.
— Хорошо. Поработайте над информацией.
Однако Сергей ждал, все еще глядя на экран компьютера вместе с Максимом и парнем калмыком, как будто все они ждали другого сообщения. В комнате было тихо, только Батор щелкал пальцами по клавишам.
Еще одно сообщение прозвучало как выстрел.
— Пришло только что, — сказал парень-калмык, и на экране появилось короткое сообщение:
«Василий Свиридов заплатил за твою глупость. Ты должен был жить под наблюдением».
Борис снова стоял, глядя через плечо парня. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, чтобы эти два слова вписались в контекст момента. Василий Аркадьевич?
— Где живет Свиридов? — спросил Сергей.
Прямой вопрос ударил Бориса, как хук в живот. Внезапно во рту у него совсем не осталось влаги. — На даче к югу от Сухуми.
— Где? Точное место.
— Километров сорок. Бывшая резиденция вице-мэра. — Смирин думал, что его сейчас стошнит.
— Батор, — сказал Никольский, и парень-калмык, повернувшись к другому компьютеру, начал яростно печатать.
Смирин закрыл глаза и видел, как Василий разговаривает, его долговязая фигура развалилась в кресле перед экраном компьютера, длинные пальцы хлопали по клавишам, как будто он играл на пианино, голова была повернута, когда он говорил, объясняя преимущества крымского моста при расширении поставок на российскую военную базу. Он увидел его, зарывшегося головой в альбом, в маленьком пятне света в темной комнате. Он увидел, как тот с кривой усмешкой протягивает Раисе плетеную корзинку со своими персиками, говоря, что Борис все еще не умеет выращивать такие сладости.
— Вот, — сказал Батор, показывая на экран. — Чуть больше трех часов назад неизвестные позвонили в местный райотдел полиции. Там просто сказали, что на даче на земле лежит мертвый человек.
Борис почувствовал, что находится где-то в другом месте. Он почувствовал руку на своем плече, а затем колени его коснулись сиденья стула. Он сел. Он услышал, как защелкали клавиши компьютера. Он был слаб, его шатало. Он слушал их разговоры, как будто его не было в комнате. Он не осознавал, что смотрит на что-то или даже видит что-то. Он вообще не осознавал себя, ни в каком контексте.
— Вот он, — повторил Батор. — удалось связаться с моргом первого мединститута. Приняли тело Василия Свиридова из скорой помощи районной клинической больницы полчаса назад. Причина смерти: несчастный случай на даче.
В комнате повисла неловкая тишина. Они не знали этого человека. Они даже не знали Бориса. Чего он ожидал от них? Сострадания? Смерть Василия была так же далека от них, как прогноз погоды с Каймановых островов.
Молчание нарушил Сергей, его голос был одновременно мягким и резким.
— Вот видишь, как это будет работать, — сказал он.
Борис чувствовал, как горит его лицо. Его эмоции были неописуемы — коктейль из смущенного страха, гнева и паники. Здесь не было ничего, с чем он мог бы себя идентифицировать. Самообвинение в причастности к смерти Василия было неизбежно. Смирин вспомнил, как его охватила клаустрофобия при мысли о том, что ему придется жить с наблюдением Израильянца, прислушиваясь к каждому его слову. Он вспомнил, как сказал: «Я не могу так жить». Ну, очевидно, мог. И должен был. Но как он будет жить с этим?
Он пошевелил губами в поисках влаги.
— Раиса с Ларисой Свиридовой в Турции, — сказал он. — Лариса улетает на два дня позже, сразу в Сухуми. Надо что-то предпринять. И прежде чем он успел вымолвить последнее слово, он в панике посмотрел на Сергея. «Какой ужас, Рубен может знать и о них, не так ли?»
Никольский молча дал Борису мобильный. Остальные его сотрудники были заняты, отвернувшись к экранам или поглощенные бумагами, — жест уединения, который Борис оценил, хотя тот и был чисто символическим. Сергей ждал в кресле за соседним столом. Он не отвернулся, он хотел услышать разговор.
— Это можешь быть только ты, Боря, — ответила Раиса.
— Мне очень жаль, — сказал он.
— Я знаю, ты любишь быть внимательным, — вяло сказала она, и он представил, как она смотрит на море с балкона.
Он не знал, как заставить себя говорить. Впрочем, это не имело значения. Еще несколько слов, и она все равно поймет, услышит это в его голосе.
— У меня плохие новости, Рая, — сказал он.
Пауза. Он представил, как она внезапно замирает и заходит назад в комнату, вслушиваясь в его слова, в его тон.
— В чем дело? Ты в порядке, Боря?
Ее голос был спокоен, ее тон был «я не буду паниковать, что бы он ни сказал». Твердая, подготовленная. Сейчас она, должно быть, сидит на постели, щурится от бьющего в глаза солнца, пытаясь вытянуть из него слова.
— Да, я в порядке, — сказал он. — это Василий.
— О, нет… — она затаила дыхание.
— Сегодня утром он попал в аварию рядом с домом. Он мертв, Рая.