— Да, я понимаю. Я уже думал об этом.
Чтобы справиться с напряжением, он насвистывал себе под нос.
Во время последней погрузки пилот сидел в кабине, просматривая свой контрольный список, и теперь включил двигатели, не дожидаясь, пока кто-нибудь заговорит с ним. Человек, принесший сумки, сидел на корточках в дверях грузового отсека. Очевидно, он тоже был готов идти.
Тимур неохотно посмотрел на дверь.
— Дерьмо. Хорошо, — сказал он остальным.
— Все в порядке, я полечу, раз уж я здесь, — сказал Ярослав. — Тимур, позвони Сергею и скажи, что нам нужны еще два водителя. Потом ты заберешь фургон наблюдения у людей Нечаева. Встречаемся в районе Мичуринского.
Тимур кивнул.
— Хорошо, — сказал он.
Ярослав взглянул на самолет, и пилот показал ему большой палец. Он кивнул. — И Тимур, скажи шефу, что Израильянц все-таки добрался.
— Пока, — сказал Тимур. Он посмотрел на грузовой отсек. — Я твой должник, Ярик.
Романов тоже посмотрел на грузовой люк.
— Твою мать, — только и сказал он.
Когда «Сессна-Караван» миновал взлетно-посадочную полосу и поднялся в утреннюю темноту, пилот вывел турбовинтовой двигатель «Пратт и Уитни» на максимальную скорость на самой низкой возможной высоте. Затем, развернувшись в обратном направлении по радиолокационному воздушному коридору, он направился на юг прямо к ближайшему пересечению казахской границы, в район Троицка, делая это профессионально, оставаясь незамеченным для радаров.
Было еще темно, когда они пересекли границу Карабалыкского района и углубились в степь северного Казахстана. Устремляясь на юг, они держали курс и вскоре приблизились к тщательно намеченному месту как раз над озером Кашукбай.
Здесь самолет сбросил скорость до минимума и, казалось, парил в бегущей темноте.
Нижняя грузовая дверь открылась, и в предрассветном свете в воду начали падать тела и части тел. На голом полу грузового самолета, скользким от крови, это была ужасная работа, которую Ярослав и другой человек выполняли в одиночку. Помощник пилота сидел в кресле второго пилота и не оглядывался.
Когда последний кусок тела был выброшен за борт, Ярослав потянулся к нижнему люку грузовой двери, чтобы поднять его. Внезапно мужчина схватил его за запястье, чтобы остановить. На мгновение Ярослав застыл, глядя ему в его печальные глаза. Затем человек отпустил запястье Ярослава, наклонился вперед и сделал ленивое сальто в холодном утреннем воздухе.
Глава 61
Организовывая двое похорон одно за другим, не было времени сидеть и размышлять о том, что произошло. В соответствии с планом Никольского «ничего не случилось», Борис и Раиса должны были вести себя так, будто ничего не произошло. Это было бы невозможно, если бы они уже не были в шоке от потери двух близких друзей за столько дней.
Они как-то пережили ночь, разговаривая, разговаривая, обнимая друг друга, ловя обрывки бессознательного. Вряд ли это можно было назвать сном. На следующее утро все пошло наперекосяк. Они встали вместе, и Борис сварил кофе. Но он не знал, как себя вести. Менее двенадцати часов назад он зверски убил человека. Несмотря на то, что он видел в фильмах и читал в романах, с этим было трудно жить, независимо от того, каким был тот человек. Борис был совершенно уверен, что ему не хочется отпускать шуточки и возвращаться к обычной жизни. На самом деле, если он не знал ничего другого, то знал достаточно, чтобы понять, что обычной жизни больше не будет.
На вкус кофе был в порядке, но не было никакого желания им насаждаться. Как ни странно, именно почти невыносимое принуждение заставляло их притворяться, что ничего не произошло, и создавало для них такой стресс. Если бы после этих мучительных четырех дней были какие-то события, полиция, утешение друзей, присутствие адвокатов или врачей… или что-то еще, они могли бы справиться с этим легче. Или, по крайней мере, они начали бы быстрее отходить от этого.
Но отхода не было. Где-то между десяти часами и полуночью погибло девять человек, один из них от собственной руки Бориса, а затем сразу после этого все и каждый в буквальном смысле исчезли. Никольский остался в доме, снятом Израильянцем, а Азат отвез Бориса и Раису домой. Это был последний раз, когда они видели Сергея Никольского. Никаких прощаний не было.
Никто, казалось, не хотел этого делать, и была своего рода атмосфера «мы свяжем свободные концы позже», которую, казалось, все предпочитали. Телохранители остались на ночь, но к полудню следующего дня они оба, а также Хазанов и Шарапиев ушли. Это было странно.
Похороны Василия в Сухуми и Кирилла в Москве прошли как-то сумбурно и натянуто. На московской церемонии Борис пытался даже произнести какую-то речь, но они с Раисой сидели с дочерьми Кирилла, и когда он начал, у него не было времени предаваться собственным мечтам, в то время как девушки нуждались в его внимании.
В последующие дни Борис был вынужден смириться с полной потерей своих сбережений. Его адвокаты и финансовые консультанты все еще пытались разобраться в его инвестициях в «Транском Трэйд». Он понимал, что будут, конечно, неприятные моменты, когда все это выяснится, но это не было непреодолимой проблемой.
Но ЗАО «Агрохим» была сильной компанией с хорошими перспективами, пользовавшаяся поддержкой местных властей. Тем не менее, это была отрезвляющая потеря, и он погрузился в работу так, как не делал этого последние несколько лет.
Дома они с Раисой продолжали бесконечно обсуждать случившееся. Было странно и досадно иметь такой жизнеобеспечивающий опыт в абсолютной изоляции от остального мира. Внезапно им стало не по себе оттого, что у них есть могущественные секреты, которыми они никогда ни с кем не смогут поделиться. Долгое время это преследовало их обоих. Наедине они почти ни о чем другом не думали и не говорили. Весь этот опыт был шизофреническим.
Со временем, однако, они постепенно внедрили кошмар в ткань своей жизни. Иначе эти четыре дня стали бы для них единственным смыслом жизни. Это определило бы судьбу. Израильянц и Манасян украли бы у них не только друзей и деньги.
Но Борис не находил себе места. Однажды ночью он снова прошел через сложный процесс общения с Георгием Нечаевым. Он сказал, что хочет договориться о встрече с Сергеем Никольским. Почему? Ведь он просто хотел поговорить с ним. Он хотел, чтобы этот человек посидел спокойно несколько часов и поговорил с ним. Нечаев сказал, что посмотрит, что можно сделать. Но Борис настаивал.
Эпилог
Когда Борис вышел из такси перед рестораном, был холодный дождливый вечер с густым туманом, затуманившим городские огни. Он расплатился с водителем и вошел внутрь, где его ждала одна из кабинок вдоль стены, как он и просил.
Он был в столице по делам и должен был вернуться в Екатеринбург на следующий день. После недели, проведенной в столице на деловых встречах, он намеренно оставил последний вечер свободным. Он просто хотел медленно поесть в одиночестве и почитать газету.
Он взял бутылку хорошего вина и заказал ужин. Когда его принесли, он ел медленно и продолжал листать газету. Он уже съел три четверти, когда заметил, что кто-то приближается к его столику. Он поднял голову и с изумлением увидел Сергея Никольского.
— Борис, — сказал Никольский, щуря свои азиатские глаза и протягивая руку, — вы не возражаете, если я присоединюсь к вам на несколько минут?
Он был одет красиво, даже элегантно, подумал Борис, и казался таким же удобным в своем дорогом двубортном костюме, как и в джинсах и мешковатой льняной рубашке. Он сел, и официант принес еще один бокал. Они подождали, пока он нальет Никольскому вина и унесет тарелку Бориса.
— Это не случайность, — сказал Борис.
Никольский улыбнулся.
— Я тоже здесь по делу, но Георгий Нечаев позвонил мне, когда узнал, что мы в городе одновременно. Поэтому я выследил вас.
Борис мог только догадываться. И как, черт возьми, Нечаев узнал, что он в столице?
— Насколько я понимаю, вы хотели поговорить со мной, — сказал Никольский. — Жаль, что это не могло произойти раньше.