Гости разъехались, это мы вдвоем спали почти до полудня, даже неловко стало. Мы отказались от такси и пошли погулять по городу. Раз уж Никита захотел заплатить нам за несделанную работу, я решила устроить себе настоящий выходной.
Оказалось, что не думать о Демоне, Топольском и Саймоне не так уж и сложно. В кампус вернулись поздно вечером, и эту ночь я спала как убитая.
— Ты заметила, что с девушкой Кита что-то не то? — шепчет Оливка. Не я одна, выходит, заметила.
Сама не знаю, почему, но весь день меня не покидает плохое предчувствие. Я все время хожу в ожидании чего-то ужасного, и когда слышу на улице душераздирающий крик, пугаться нет сил.
Выбегаю со всеми из корпуса.
— Дурочка одна с крыши прыгнула, первокурсница, — слышу, как переговариваются двое парней.
Мы бежим к главному корпусу, он построен в виде башни со шпилями. Это самое высокое здание в нашем студенческом городке. Перед ним собралась огромная толпа, и я останавливаюсь, переводя дыхание. Не собираюсь проталкиваться локтями, чтобы посмотреть. Я даже не понимаю, зачем бежала, просто первой мыслью было, что еще можно чем-то помочь.
Издали уже слышна сирена скорой помощи, и тогда я вижу Никиту. Он в тренировочной форме, у них, наверное, была физкультура. Он врезается в толпу плечом, и студенты, увидев его, молча расступаются.
Машина неотложной помощи въезжает на территорию кампуса, медработники выкатывают носилки. Следом подъезжает полицейский патруль.
Все стоят притихшие и растерянные, пропускают медиков, и я вижу распластанное на земле тело. Разметавшиеся волосы, кислотно-желтые кеды. Почему в память врезаются такие странные детали как цвет обуви?
— Живая... — проносится волной.
Толпа расступается, я вижу носилки, на которых везут Лию. Никита идет рядом, и мне страшно смотреть на его лицо. Оно серого цвета с бледными бескровными губами.
Мое тело словно закаменело, я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Стою, как столб посреди дороги и смотрю, как носилки подвозят к машине. С них безжизненно свисает рука с металлическом ободком.
Никита подходит ближе, берет руку и подносит к губам. Медик что-то ему говорит, он качает головой. Прижимается губами к ладони, на миг замирает. И с силой разламывает браслет.
Неотложка уезжает, Топольский долго смотрит ей вслед. А я смотрю, как он сдавливает руку, в которой держит обломки браслета. Затем разворачивается и уходит, по дороге швыряя обломки в урну.
Глава 15
Маша
Мы с Оливкой долго не уходим, хотя смысла здесь торчать нет никакого. Полицейские проводят следственные действия, расспрашивают очевидцев, разговаривают с подругами Лии. Топольского тоже наверняка будут допрашивать, он же главный очевидец. Или зритель, для которого и был разыгран весь этот спектакль.
Так и есть, вот он разговаривает с офицером, затем идет к своей машине, и они оба садятся в «Мазерати». Офицер за руль, Никита — на пассажирское сиденье рядом.
По рукам бегут мурашки, обхватываю себя за плечи. Его арестовали? Или просто везут на беседу? Всем ясно, что виноватым останется Ник, он и сам так считает. Его разом помертвевшее лицо до сих пор стоит перед глазами.
Конечно, ему вряд ли что-то можно предъявить, особенно в свете того, что я подслушала под спальней у Лии. Может, офицер поедет к нему домой и лично во всем убедится? Что они спали раздельно, что у Лии там своя комната.
А вот зачем они жили вместе, Никите придется объяснять. Скажет ли он про браслет? Назовет настоящую причину?
В моей голове паззл давно сложился. Для всех Топольский бросил Лию, потому что она ему надоела. Но на самом деле причина была в другом.
Лия девственница. Влюбленная в Никиту. Для Топольского это оказалось лишним, он ее прогнал, а она на следующий день принесла ему браслет. Саймон сказал, Лия предложила Никите себя на «полный прайс». Он мог отказаться, и тогда она стала бы собственностью клуба.
Топольский не стал отказываться, но и делать то, что Коннор делает с Норой, тоже не стал. Только для полиции этот последний паззл так и останется ненайденным.
Сомневаюсь, что Ник расскажет офицеру все как есть. Скорее, признает, что Лия прыгнула с крыши из-за неразделенной любви. И останется виноватым, хотя как можно заставить себя кого-то полюбить? Или еще хуже, разлюбить?..
«Разлюбиться не могу...» — вспоминается некстати. Прогоняю мысли о Демоне и делаю шаг к машине. Каким бы ни был Топольский, в истории с Лией он не должен выглядеть большим подонком, чем он есть на самом деле.
Меня останавливает взгляд. Горящий, буравящий, злой. Никита смотрит сквозь боковое стекло «Мазерати», и через меня словно пропускают электрический ток. Останавливаюсь как вкопанная и смотрю вслед уезжающему автомобилю.
Студенты расходятся в полном молчании. Никому не хочется шутить, стебаться, даже просто разговаривать не хочется. Мы с Оливкой тоже молчим. Она всю дорогу лишь хлопает глазами и время от времени всхлипывает.
А я думаю. Я уже поняла, что наша лицейская Игра по сравнению с Игрой, которую устроили местные мажоры, детская песочница. Тут своими силами точно не обойтись. Но и оставлять все, как есть, тоже нельзя.
Есть только одно верное решение — больше выяснить, получить неопровержимые доказательства и с ними идти в полицию.
Я не знаю точно, как построен у тайного клуба весь процесс, но уверена, что без видео или хотя бы аудио-доказательств все обвинения окажутся пустым сотрясанием воздуха.
Всего лишь переписки в отдельном чате. Но каким законом это запрещено?
Тотализатор? И что? Никто не запрещает делать ставки, какой из студентов сколько баллов наберет.
Есть рейтинг, а значит появляются ставки. У нас в лицее деньги даже не упоминались, только баллы. И если Топольский по уши увяз в этом дерьме, то он точно проследил, чтобы деньги нигде не фигурировали.
Значит, я должна получить эти доказательства. Должна выяснить, какая роль в этом всем Никиты, и...
От неожиданности торможу в дверях общежития так резко, что сзади налетает Оливка.
— Ты чего? — она удивленно останавливается, а я даже рот приоткрываю.
Так это я все из-за Топольского? Я из-за него хочу сначала сама докопаться до правды, чтобы его не подставить?
Это открытие неприятно царапает. Ложусь спать, но уснуть не могу, продолжаю думать о Никите.
Я его ненавижу, мне на него наплевать. Но перед глазами встает серое безжизненное лицо, и сердце сжимается.
Утыкаюсь в подушку, закусываю запястье и реву.
От осознания, как его Лия подставила Топольского, тошно. Он циничный мажор, но почему-то то, что Лия девственница, его зацепило. А она решила этим манипулировать.
Реву не только из жалости к Никите, а и к себе. То, как бережно Топольский относится к Лие, цепляет. Это я для него набившее оскомину прошлое, за которое неловко и неприятно даже перед самим собой.
Без конца прокручиваю, как он берет ее руку в свои и прижимается губами...
Разве, когда нет никаких других чувств, кроме чувства вины, так делают? Да, меня это задело, потому что на миг, на короткое время я увидела прошлого Никиту, которого любила. И может даже до сих пор люблю.
«Разлюбиться не могу...»
И я не могу, Демон. Мы с тобой оба товарищи по несчастью.
***
На следующий день в коридорах универа непривычно тихо. Все стараются передвигаться бесшумно, разговаривают тихо, больше шепчутся.
Я чуть шею не свернула, выглядывая «Мазерати» Топольского, но на стоянке перед универом его нет. Значит, Никиту задержали? Или он просто забил на лекции?
В обеденный перерыв тоже не так шумно, как обычно, Ника по прежнему не видно. После занятий Оливка идет в библиотеку, а я хочу отобрать вещи в стирку. Но только успеваю разложить на кровати одежду, как открывается дверь, и вламывается Никита.