Он прищуривается, выдыхая дым.
— А тебе не надоело быть такой правильной, Маш? Тебе никогда не хотелось сделать что-нибудь, выходящее за рамки?
— Чьи рамки? — уточняю.
— Да пофигу, чьи. Твои собственные, — он снова затягивается, отпивает кофе.
— Мои нет, — мотаю головой. — Я же сама себе их выставляю, меня никто не принуждает.
Он хмыкает, разворачивается к окну.
— Хорошо, например, — сдаюсь я. — Что именно ты имеешь в виду?
— Например? — он смотрит в потолок. — Например, умотать на уик-энд в Лас-Вегас?
— Смеешься? — возвращаюсь к столу, складываю посуду в посудомойную машину. — Откуда у меня деньги на Лас-Вегас? И туда виза нужна.
— У меня есть виза. И тебе быстро дадут, если ты скажешь, что едем туда заключить брак.
У меня чуть тарелка из рук не выскальзывает.
— Какой брак? — я даже выпрямляюсь. — Ты с ума сошел, Никита? Настоящий брак?
— Нет, не сошел, — он тушит сигарету в пепельнице и допивает кофе. — Конечно, не настоящий. Главное же заявить, а жениться не обязательно. Или тебе слабо?
— Я о таком даже не думала, — пожимаю плечами, он подходит и берет за руку.
— А ты подумай, — разворачивает и прижимает бедрами к столешнице. — Лучше об этом думай, чем о хуйне всякой.
Ставит руки по обе стороны от меня, нависает. А я смотрю в его глаза. Темные, обволакивающие. И мне совсем не хочется отворачиваться...
— Почему ты такая, Маша? — хрипло говорит Никита, придавливая мои губы большим пальцем. Придвигается совсем близко. — Почему?
— Какая? — шепчу ему почти в губы.
— Красивая...
Я ждала, что он меня поцелует, но того что будет дальше, не ожидала. Никита подсаживает меня на столешницу, разводит мои колени и протискивается языком в рот.
Мы целуемся, мир вокруг начинает опасно покачиваться и переворачивается, когда Никита просовывает под футболку руки. Находит грудь, накрывает полушария ладонями, и я тихонько стону ему в рот, потому что это оказывается не просто приятно.
Это томительно. Изнуряюще. Это так сладко, что я покусываю язык Никиты, а сама начинаю ерзать под его руками.
Ник отрывается от моих губ, задирает футболку, и горячий язык касается соска. Меня простреливает так, что я ахаю и пытаясь отстраниться. Он меня не выпускает, теребит языком и зализывает поочередно то один сосок, то другой, и меня накрывает лавиной незнакомых ощущений.
Это и сладко, и мучительно одновременно. Инстинктивно развожу колени шире, рукой тянусь к паху Никиты. Заползаю за широкую резинку трикотажных штанов и накрываю ладонью член. Затуманенным сознанием понимаю, что соскучилась.
Он такой твердый, что кажется каменным. Твердый и бугристый от вздувшихся, натянутых вен. Он пульсирует у меня в руке, и я начинаю двигать ладонью так же, как делала это в душе. Никита просовывает руки мне под ягодицы и одним движением стягивает шорты вместе с бельем.
Не успеваю пискнуть, он толкает меня на столешницу и разворачивает, теперь я полностью лежу. Со спущенными до колен трусиками и шортиками, боги, какой у меня сейчас вид...
Но эти мысли выбивают пальцы, разводящие складки. Судорожно подаюсь навстречу, и когда горячий влажный язык касается мокрых складок, я выгибаюсь дугой, не в силах сдержать стон.
Никита придавливает обратно. Он вылизывает, оттягивает губами мокрую плоть, снова водит горячим крепким языком по набухшим складкам.
Мир перед глазами кружится калейдоскопом, кровь пульсирует в висках, я слепну и глохну. Нервные окончания оголены до предела, между ногами становится все влажнее и горячее.
Мрамор холодит кожу, но ни капли не охлаждает. Вздрагиваю каждый раз, когда язык Никиты проходится по промежности, наслаждение расходится по телу волнами.
Поворачиваю голову и вижу прямо перед собой налитый член, скользящий в моей руке. Нестерпимо хочется попробовать его на вкус, тянусь ртом и облизываю край набухшей головки. Теперь Никита стонет глухо и протяжно, его язык проникает туда, где уже все горит.
Обхватываю головку губами, смачиваю слюной, прохожусь языком по уздечке. Никита шипит и выгибается.
— Блядь, — стонет он, — глубже, Маша, возьми еще.
Толкается в рот, сильнее раздвигает мне ноги и впивается в промежность. Его язык находит самый чувствительный бугорок, и я, не в силах справиться с захлестывающими ощущениями, кричу.
Член во рту напрягается, Никита резко отстраняется, рывком поднимает меня со столешницы и вжимается бедрами.
— Ну кончи же, Маша, кончи для меня, — шепчет он, прикусывая за язык губами. Они блестят от моей смазки, смешанной с его слюной.
Сжимает мою руку в кулак, толкается в нее членом. Проникает в меня двумя пальцами, а большим находит клитор.
— Ну давай же, — горячий шепот проникает в подкорку, и я со стонами насаживаюсь на пальцы.
Несколько одновременных мощных толчков, я кричу, сокращаясь на его руке, а на меня брызгает горячая, пряно пахнущая сперма.
Глава 33
Маша
Некоторое время мы судорожно дышим, прижавшись друг к другу лбами. Никита облизывает губы и хищно приподнимает уголки:
— Вот видишь, все ты можешь. И без всякой любви. Это же лучше, чем дрочить каждому в своей комнате, да?
Щеки в момент вспыхивают, хочу отстраниться, но его рука крепко захватывает затылок и давит обратно. Упираюсь ладонями в литую грудь.
— А трахаться еще приятнее, Маша. Это можно делать часами. Давай попробуем... Я покажу, тебе понравится, вот увидишь... — Никиту уже ведет.
Его голос становится хриплым, восстановившееся дыхание снова учащается. Сердце пульсирует в руку, член утыкается в живот.
— Давай, Маша, раздвигай ножки, — хриплый шепот раздается где-то в самой глубине подсознания, и я инстинктивно развожу ноги.
Моя футболка улетает в угол вслед за футболкой Топольского. Его руки сжимают полушария, сводят их вместе, язык блуждает от одного соска к другому. И меня выкручивает от удовольствия.
Это так порочно и сладко одновременно, что между ногами мгновенно становится мокро. Рука Никиты касается липких и влажных складок, головка члена упирается туда, где снова сладко и мучительно ноет.
— Может быть немного больно, потерпи. Расслабься... — снова обволакивающий шепот. Я обнимаю теплую шею, прижимаюсь губами.
Головка начинает проталкиваться, лоно расширяется, пропуская ее внутрь. Боюсь выдохнуть, и тут...
Снова как тогда, в спальне Ника, я стою с раздвинутыми ногами, прижимаю ладони к холодной стене. Такие же холодные пальцы равнодушно разводят складки, а затем жгучая распирающая боль пронзает насквозь.
Отталкиваю Никиту, сползаю с его члена и свожу ноги. Закрываю руками лицо и опускаюсь на пол, утыкаясь в колени. Ник с глухим «сука, да что опять такое» прячет налитый член в штаны и садится напротив на корточки.
Лучше бы он ушел. Я не могу поднять голову и посмотреть на него. Он ни при чем, я не хочу, чтобы он считал себя виноватым. Он наоборот меня спас.
И мне с ним правда было бы хорошо...
— Маша, что? — голос Никиты звучит напряженно, дыхание рваное, прерывистое. — Что с тобой, говори?
Он встряхивает меня за плечи, и я всхлипываю.
— Они здесь, Ник. Они все смотрят...
— Кто смотрит, Маша? Здесь никого нет, только я, — Никита пытается меня уговорить, но я отнимаю руки от лица и вымученно смотрю ему в глаза.
— Все, Никит. Все смотрят. Феликс, Коннор. Саймон. И еще... — на большее меня не хватает, отвожу взгляд. Ник сдавливает руками голову.
— Блядь, Маша, ты что, все так хорошо помнишь?
— Не все, — шепчу, смаргивая слезы, — но когда ты в меня... помню. А они смотрели. Лицо каждого помню...
— Надо было тебе большую дозу дать, — мрачно говорит Никита. В глаза он мне тоже не смотрит.
Встает, рывком поднимает меня за плечи. Тянется за салфетками, вытирает мои живот и бедро. Наклонившись, подбирает с пола свою футболку и натягивает на меня. Стою с прижатыми руками, как запеленатая.