Струны лопаются с оглушительным звоном, их края обессиленно повисают внутри как оборванные ураганом провода.
Он кладет на тумбочку связку ключей, берет чемодан и выходит из спальни, а я остаюсь сидеть раздавленная и уничтоженная. В который раз.
Глава 38
Никита
Я не должен был везти ее в Вегас. Надо было взять втихаря ее паспорт и пойти в консульство. Знал же, сука, знал, что не удержимся, провалимся друг в друга с головой, и она снова мне поверит.
Но отказаться не смог. Если кто-то знает, как может наркоман, плотно подсевший на дозу, хладнокровно от этой дозы отказаться, пусть поделится. Пусть научит. Я сколько ни пробовал, сколько ни пытался, одно присутствие Мышки рядом, и пиздец. Мозги плывут как расплавленный от раскаленного воздуха асфальт.
Она потом все узнает. Узнает и поймет, догадается, она же умная девочка. Простит или нет, не знаю. Зато теперь я знаю, какая она, когда я в ней, как она стонет, как кричит, как кончает. Какой это кайф быть в ней. Разве мог я позволить себе этого никогда не узнать?
Нет, не мог. И не позволил.
Пока что она не догадывается. И это хорошо, чем дольше, тем лучше. Потом уже будет похуй, только бы она не смогла вмешаться.
Я потому не допускал никаких разговоров. Только секс, чистый секс, никакого сближения. Знаю, что опомниться не успел бы, как она влезла бы мне в голову. Достаточно того, что она давно у меня под кожей, в подкорке, что растекается по венам из сердца, смешиваясь с кровью.
Маша легко могла справиться с моими мыслями, чувствами, совестью. И я бы дрогнул. Дал себе слабину. Поверил бы, что может быть по-другому.
А так мой мозг работает без сбоев, перемалывая всякие сомнения. Я знаю, что Мышка меня простила. Весь пиздец в том, что я сам себя простить не могу. И поэтому уже неделю живу в Катиных апартаментах в центре Лондона. Она завещала их мне, а я оставляю Маше. Как и все свое движимое и недвижимое имущество.
Я не остался у Демьяна, как собирался. Слишком близко от нее, опасно близко. Я знаю свои пределы. Если сейчас к ней ползти готов, то там точно бы не удержался.
И Демьян в последнее время заебывает.
Я оставил камеры в доме включенными, но ни разу не зашел посмотреть. Не уверен, что сдержусь и не сорвусь в последний момент. Пусть он за ней смотрит.
Она сильная, выдержит. Без меня ей будет лучше. Я для нее как отравленный воздух — пока им заполнены легкие, не понять, что он отравлен. До тех пор, пока не вдохнешь полной грудью свежий и чистый. Такой, как моя Маша.
У меня в галерее сотни фото из Вегаса. Для всех я сейчас готовлюсь к завтрашнему бою. А я пинаю хуи, листаю экран и смотрю на фото Мышки, жадно впитывая ее эмоции, считывая их и вместе с ней заново их проживая.
Говорят, что за минуту перед глазами проносится жизнь. Моя жизнь слишком гнилая и пиздецовая, влом на нее смотреть. Для того и впечатываю в подсознание фото из галереи. Хочу видеть Машу.
И еще кое-кого. Всю неделю собирался это сделать, больше тянуть некуда.
Закрепляю телефон на подставке и нажимаю на значок телефона в мессенджере. Сажусь напротив, откинувшись на спинку кресла, и принимаю самый расслабленный вид.
Мы с ним не ссорились, не ругались. Он говорил, что я могу позвонить в любой момент. Вот и проверим.
Он отвечает сразу. В его голосе отражается целая гамма чувств — сначала неверие, которое сменяется осознанием, а затем настоящей неподдельной радостью. И мне становится физически больно. Сердце саднит, а слова застревают в горле, образуя непроходимый ком.
— Привет, сынок, — мы синхронно сглатываем.
— Привет, пап. Включи камеру.
Надеюсь, я собой владею лучше, и мой голос так не подрагивает, как его. Включаем камеры одновременно, и грудь разлетается от взрывной волны на ошметки. Они размазываются по стенам, не оставляя мне ни единого шанса сохранить самообладание.
Какое самообладание к ебеням, когда мне так рады? Как пересохшая земля воду, впитываю каждую эмоцию, которая отражается на его лице. Это я тоже хочу видеть в ту минуту. Как он жадно вглядывается в мое лицо, как вспыхивают и загораются его глаза.
— Я... Я так счастлив видеть тебя, сынок, не представляешь! — отец трет уголки глаз, а я мучительно впиваюсь ногтями в подлокотники. Он не должен догадаться. Но отец настораживается, он всегда был слишком проницательным. — У тебя ведь ничего не случилось?
— Ты говорил, что я могу звонить в любое время, — с деланым равнодушием пожимаю плечами. — Или это было сказано так, для красоты?
— Нет, нет, что ты, — отец выставляет перед собой руки, — только не выключайся, прошу.
— Я не для того позвонил, чтобы отключаться. Расскажешь, как дела?
— Зашибись дела, — его губы ползут в кривой улыбке, — мне сын позвонил.
— Рад за тебя, — эти ебучие подлокотники сейчас оторвутся. — Покажешь бро?
Отец сначала не въезжает, но соображает быстро.
— Да, подожди, я его принесу. Даш, — слышу как зовет вполголоса. Знает, как я ее люблю, — дай Максика. Никита позвонил, хочет брата увидеть.
— Правда! Андрюша... — Дарья наверняка уже пускает сопли, потому что отец пресекает.
— Не надо, потом, — появляется на экране, у него на руках крепкий щекастый бутуз. — Знакомься, это Максим. Максик, смотри, это Никита, твой старший брат. Ты на него похож как две капли воды.
Отец показывает на меня и раздувается от гордости. И я рад, блядь, я правда рад, что у меня есть такой мелкий брат. И что он похож на меня.
— Классный, — киваю, — поздравляю, пап.
Он еще что-то говорит, а я продолжаю улыбаться одними уголками губ.
— Ладно, рад был тебя видеть. Тебя и бро, — говорю и тянусь к телефону.
— Никита, — останавливает отец. Торможу, — у тебя правда все хорошо?
— Да нормально все, — киваю, — просто позвонил узнать, как дела. С бро вот познакомиться.
— Ты приезжай, Ник, — медленно говорит отец, вглядываясь в камеру, — если только что-то нужно будет... Или просто так приезжай.
— Хорошо, пап. Обязательно приеду, — говорю, пока выключаюсь. Откидываюсь в кресле и еще некоторое время улыбаюсь, пока не обнаруживаю, что сижу в полной темноте.
Глава 38-1
Маша
Уже вечер, а я так и лежу в спальне Никиты. Кажется, у меня температура, но встать и взять градусник нет сил. Вполне возможно, это из-за смены климата. Из жаркой пустыни в промозглый и сырой Лондон — неудивительно, что мой иммунитет сломался.
Я сама сломалась. Как ни странно, на Никиту обиды нет никакой. Он предупреждал, он все время повторял, что это Игра, что я не должна увлекаться и переступать черту.
Но как, скажите, если он мой воздух? И если я живу, только когда он рядом? Даже если меня ненавидит, если не замечает, все равно. Теперь он уехал, и из меня будто снова выдернули стержень, который помогал стоять ровно и не падать.
В универ не пошла. Теперь так странно, что меня волновали такие вещи как учеба, рейтинги. Как же мне сейчас на все это наплевать...
Я не хочу ни есть, ни пить. Надо зарядить мобильный телефон, он где-то валяется разряженный. В Вегасе у меня не было времени даже на то, чтобы читать сообщения, я только с мамой созванивалась. Все остальное время меня трахал Никита.
А я дура думала, что мы занимаемся любовью. Смеюсь до слез, от чего дерет горло, и я закашливаюсь. Точно, акклиматизация.
Слышу знакомую вибрацию, поворачиваю голову. Мой телефон подает признаки жизни на тумбочке. Это Никита поставил его на зарядку? Какой заботливый...
Хочется снова смеяться, но я понимаю, что это истерика, после которой будет откат, поэтому накрываю голову подушкой. Надо успокоиться. Он этого не стоит. Не стоит...
Телефон продолжает вибрировать. Протягиваю руку, беру телефон — напоминалка. Я записывалась на видеоурок, и мне пришла ссылка. Как же мне теперь наплевать на все эти видеоуроки...