— Перестаньте, — пробовала я его успокоить, — вам нельзя волноваться.
Но пытаться остановить разъяренного Шведова то же самое, что просить торнадо подуть легким морским бризом.
— Сказал бы, что собирается тебя не женой своей сделать, а вдовой, пошел бы на три буквы сходу и пешком.
Так что нежелание Никиты выслушивать проповеди от Шведова я прекрасно понимаю. Но еще больше понимаю, насколько бесполезная затея его избегать.
— Ладно, — пожимаю плечами, — как хочешь. Все равно он захочет с тобой поговорить.
Ник уже совсем поправился, и мы прилетели навестить Шведова. Отсюда полетим к родителям, Андрей взял с нас обещание перед отъездом. Он вернулся домой, чтобы успокоить маму, которая места себе не находила. Мы так и не сказали ей правду, она думает, что Никита на спор решил подраться с Коннором на октагоне.
Открываю дверь и вхожу в палату. С удовольствием отмечаю, что отец сидит в кровати, а не полулежит на подушках как раньше. Цвет лица у него вполне нормальный, и он больше не пугает своим сходством с киношными ожившими мертвецами.
— Ты что, одна? — вместо приветствия говорит Шведов, выпрямляясь и откладывая планшет. Точно работал, а ведь врач запретил! — А зять мой где? Зять, блядь...
Судя по выражению его лица, Никита правильно поступил, оставшись в коридоре. Но разве это интересует Сергея Дементьевича?
— Он там остался, — киваю на незакрытую дверь, — чтобы нам не мешать. А вы работаете? Вам же ваш лечащий врач запрещает! Нельзя нервную систему перегружать.
— По сравнению с моим зятем это не нагрузка, а так, детский лепет, — отец отбрасывает планшет и раздраженно зовет: — Зять, иди сюда.
Никита входит за мной с непроницаемым видом. Шведов складывает руки на груди и сводит брови на переносице.
— Ну и как это называется? Ты какого хера руку дочки моей просил? Почему Соболеву ничего не сказал?
— И вам добрый день, Сергей Дементьевич, — на лице Никиты ни один мускул не дрогнул.
— А если бы эта тупая обезьяна тебя инвалидом сделала, моей дочке пришлось бы за тобой до конца дней судно выносить? — кипит Шведов. Никита вскидывается и так же зло отвечает:
— Не пришлось бы.
Они сверлят друг друга яростными взглядами, и я встаю между этим перекрестным огнем.
— Папа, пожалуйста, успокойся, — беру Шведова за обе руки, — все закончилось хорошо. Андрей успел, и этот ваш Соболев тоже...
Теперь его глаза обжигают меня, и я лишний раз подмечаю, как они у нас похожи. Интересно, у меня тоже так получается зыркать? Вряд ли, тогда ко мне точно никто на километр не посмел бы приблизиться.
Мы смотрим друг на друга, Шведов глубоко дышит. А до меня только сейчас доходит, что я назвала его папой. Вслух. Я все это время приучала себя называть его мысленно папой или отцом, и сейчас само вырвалось.
— Как ты меня назвала? Я не ослышался? — он сдавливает мои руки в широченных ладонях. Про Никиту и думать забыл, глаз с меня не сводит.
— Нет, — и я не отвожу, — я давно хотела. Не могла решиться, не получалось...
— Почему? — он странно хрипит. — До сих пор тошно?
— Нет, не поэтому, — подаюсь вперед, не хочу, чтобы он так думал. — Я просто... просто стеснялась.
Последние слова говорю шепотом, но он все равно слышит. Закрывает глаза, шумно сглатывает. А когда открывает, в них уже говорит совсем другой огонь.
— Доченька моя, — притягивает за плечи и целует в макушку. Обхватывает обеими руками, и я оказываюсь как в коконе. — Ты меня правда простила?
Никита отходит к окну и отворачивается. Я киваю. Да, правда. Давно.
— Я тебе позвонила, когда они... Когда меня обвинили, что я деньги украла. А ты в реанимацию попал. Я так испугалась...
Шведов гладит меня по голове, прижимает к твердой груди, и я ловлю себя на том, что мне намного легче говорить ему «ты», чем сухое отстраненное «вы».
— Прости меня, доченька, прости. Ты так нуждалась в моей помощи, а я умудрился вляпаться в эту ебу... гребанную аварию.
— Ты помог, папа. Ты Никите помог. Если бы не Соболев...
— Соболеву полицейский знакомый информацию слил, — говорит отец, не разжимая рук, — он сам бы не узнал. Зато он выяснил, кто всю эту ху... В общем, кто был выгодополучателем всего того дерьма, в которое вы влезли, дети мои.
Он смотрит на Никиту, тот разворачивается на сто восемьдесят градусов и вперяется вопросительным взглядом.
— Кто? — меня тоже раздирает любопытство.
— Оливер Дуглас, руководитель службы безопасности университета. И он же то ли двоюродный, то ли троюродный дядя Саймона. Они вместе это все организовали. Конечно, Дуглас был не один, его прикрывали. Он устраивал тотализатор, а племянник занимался вербовкой. Если бы твой муж не сделал из него овощ, клянусь, я бы сделал это сам.
Прикрываю глаза. Саймона Демон заставил прыгнуть с крыши. Он прыгнул, но неудачно, повредил позвоночник. И теперь прогнозы врачей самые нерадужные.
Не могу сказать, что мне жаль Саймона, но и радоваться тоже не хочется. Никита рассказал мне, как обратился за помощью к Соболеву. А потом просил его за Элфи и Феликса. И я попросила. За Райли. Не ради него, ради Оливии.
Отец рассказал, что Соболев нашел всех. И тех, кто финансировал Игру тоже. Тайный клуб был лишь верхушкой айсберга. Выяснилось, что учредители иногда делали заказ на определенный сценарий, который и воплощал в жизнь Саймон.
Полиция провела расследование, Дугласа арестовали. Но в деле было замешано слишком много девушек, и не все соглашались подавать иски. Поэтому приняли решение не предавать огласке результаты расследования.
Спонсоры программы, по которой студенты отрабатывали учебу, подали в суд на администрацию университета.
— Так что делать вам обоим в этой клоаке больше нечего, — подытоживает отец. — Переведетесь в нормальный вуз. Деньги за обучение вам обоим вернут в полном объеме. Или... — он подозрительно зыркает на Никиту, — надеюсь, ты еще не сделал нас с Топольским дедами?
И они оба смотрят на меня.
— Не сделал, — мотаю головой и краснею. Это я со Шведовым точно не готова обсуждать.
— Это хорошо, — с облегчением выдыхает отец, — тебе сначала доучиться надо.
Никита
— Мы пойдем, Ник, а то он уже капризничает, — Маша поднимает малыша на руки. Тот и правда куксится, морщит нос-кнопку.
Точно, как мы с отцом, когда нам что-то не нравится.
— Идите, я вынесу коляску, — говорю, зашнуровывая «конверсы».
Выхожу во двор с коляской и на некоторое время зависаю, любуясь своей женой, нежно воркующей с ребенком.
— Смотри, какой котик! Как котик говорит? Мяу! Котик говорит мяу!
Улыбаюсь и подхожу ближе. Впервые проскальзывает мысль, что, может, у нас с ней тоже такой будет.
Потом, когда-нибудь. Пока что мы уделяем внимание исключительно процессу.
Макс уже совсем большой, корчит смешные рожицы. А Маша с ним на руках кажется сейчас особо хрупкой и уязвимой. Ей нелегко держать щекастого Максимку, и я спешу на помощь.
— Сажай его в коляску, Мышка, он тяжелый.
Но парень характером явно пошел в старшего брата. Цепляется за Машу и упорно отказывается ехать сам в коляске. Супит брови, хнычет и лезет обратно на мою жену.
Я сдаюсь первым.
— Давай я его понесу. Макс, пойдешь ко мне на ручки?
Мелкий засранец упрямо мотает головой и собирается заорать. Маша начинает уговаривать.
— Максик, иди к Никите. Он тебя посадит на плечи, будешь оттуда всех видеть.
Брательник ненадолго задумывается и все-таки позволяет себя взять.
— Ну ты и кабан! — подбрасываю его вверх. Он смеется, показывая несколько прорезавшихся зубов.
Усаживаю парня себе на плечи, крепко берусь за ножки.
— Держись за голову или за уши. За волосы просьба не хвататься.
Макс как специально ждал, мигом вцепляется в волосы, и Маша бросается выдирать у мелкого хулигана зажатые в кулачках пряди.