— Рассказать? Никите? Не уверена, что теперь смогу на него даже смотреть.
— Дети не отвечают за своих родителей, — мертвым голосом говорит мама. — Если вы захотите узнать точно, сможете сделать тест… Если его родители будут не против…
Чтобы снова поднялась со дна вся та грязь, что успела осесть за эти годы? Заставить маму заново пережить все то, что она так старалась забыть? И правда ли я этого хочу?
Снова упрямо мотаю головой.
— Нет, мам. У меня нет ни малейшего желания знать, кто из тех троих подонков мой отец. У меня есть отец. Был. Настоящий. А они просто… доноры. И даже если Никита не мой брат, я все равно не смогу спокойно общаться с ним, зная, кто такой Топольский. Просто… — тут мне изменяет выдержка, губы дрожат и кривятся, — просто так жаль, что именно Никита его сын!
— Мне тоже жаль, Мышонок, — шепчет мама, глотая слезы, — очень, очень жаль. Прости меня, доченька.
Не хочу, чтобы она просила у меня прощения. Они ни в чем не виновата, ей тогда было всего восемнадцать лет, это на год больше, чем мне. Если бы я не родилась, забыть о той ночи ей было бы намного легче.
Пиликает мессенджер. Читаю.
— Это Никита? — поднимает голову мама.
— Да. Хочет приехать. Спрашивает, выйду я или нет.
Никита знает, где я живу. Знает мой номер телефона. Значит, я сменю номер и удалюсь из мессенджера. Как я уже удалилась из всех соцсетей, когда узнала правду.
— Мам, мы собирались съезжать к концу недели. Давай завтра съедем, а?
— Я тоже думаю, что так будет лучше, — соглашается мама. — Я сейчас позвоню Ларисе.
До ночи пакуем вещи. Лариса — мамина подруга, у которой мы остановились на время, чтобы найти подходящее жилье. Это она перетащила нас в столицу и устроила маму в лицей. Она сердится и хочет, чтобы мы тут остались. Это ее квартира, но сама Лариса живет за городом у своего мужчины и здесь не появляется.
Но это слишком дорогой район для нас, мама сразу сказала, что будет искать квартиру попроще. Хоть мне здесь очень нравится. Мы готовы были переезжать, и теперь просто сделаем это раньше, чем планировали.
Я должна выбросить из головы Никиту Топольского. Нам нельзя с ним видеться, и не только потому, что у нас может быть один отец. А еще потому, что рядом с таким как Никита должна быть совсем другая девушка. Красивая и уверенная в себе, а не такая как я.
Даже если сейчас он повел себя благородно, все равно в конце концов он станет таким же, как его отец — избалованным мажором. И самое лучшее для меня — это держаться от него подальше.
***
Три часа ночи, мне не спится. Телефон выключен, а я все равно держу его в руках — если Никита пишет или звонит, пускай я хоть так это почувствую.
Мысли толкаются и путаются. Я всегда мечтала, чтобы у меня были брат или сестра, в детстве просила у родителей. Они весело переглядывались и обещали сходить в магазин посмотреть. А потом как-то само собой такие разговоры стали сходить на нет, мама старалась сменить тему, отец отшучивался.
У меня было самое лучшее детство. Самые лучшие на свете папа и мама. Папа меня очень любил, называл Конфеткой, а мама Мышкой.
Отец служил в полиции. Однажды он вечером шел домой, возле кафе началась драка — пьяная компания привязалась к проходящему мимо парню. Отец вместо того, чтобы вызвать патруль, вмешался сам. Его несколько раз ударили ножом, и он умер в карете скорой помощи.
Похороны прошли как в тумане. Я не могла поверить, что моего доброго, сильного, любящего папы больше нет. Мама плакала, не переставая, и без конца теряла сознание.
А на третий день пришла бабушка — мать папы, — и в тот день детство для меня закончилось.
Она открыла дверь своим ключом и, не разуваясь, прошла в кухню. Мы как раз с мамой собирались на кладбище.
Бабушка посмотрела на меня с такой ненавистью, что мне стало по-настоящему страшно. Потом перевела взгляд на маму.
— Убирайся вон из моей квартиры, шваль! — она опустилась на табурет у стены. — И выродка своего забирай!
— Бабушка, ты чего? — шокировано перепросила я.
Она меня всегда недолюбливала, и я считала, это из-за того, что они не ладят с мамой. Но сейчас не могла понять, почему бабушка злится на нас. Разве мы виноваты, что папы не стало? Для нас это такое же горе.
— Я. Тебе. Не бабушка, — процедила она. — Твоя мать — подзаборная давалка, она сама не знает, кто твой отец. Мой Леша тебе никто, поняла? И вы ни на что здесь не имеете права.