Мимо. Холодею, и тут же в пот бросает. Идиот. Это в прошлом году было, значит, теперь уже восемнадцать лет назад.
Вторая попытка. Теперь дрожат не только руки.
Щелчок. Проворачиваю ручку, дверца открывается. Есть.
Сползаю по стене на пол. Взломщик из меня никакой.
Сижу, стараюсь отдышаться. Глаза жжет. Делаю усилие и встаю.
В сейфе ровными рядами сложены пачки долларовых купюр. Он не забит под завязку, примерно на две трети заполнен.
Тянусь к самому крайнему ряду возле дальней стенки и беру снизу пачку. За ней тянется сложенный вдвое обрывок листа из тетради в клетку — старый, на нем дата и сумма. Почерк отца. Обрывок падает на пол.
В пачке десять косарей. Отбираю тридцать купюр, оглядываюсь. Поднимаю обрывок, чтобы вложить туда купюры. С обратной стороны что-то написано. Почерк деда, отца мамы. Он нам на каждый праздник подписывает открытки, и я хорошо знаю его почерк. Мне он на дни рождения еще и конверты с деньгами подписывает.
«…об усыновлении советовал бы тебе уничтожить, зачем расстраивать мальчика? Или лучше принеси их мне…»
Несколько раз перечитываю фразу и не могу понять ни слова. Строчки прыгают перед глазами, буквы разбегаются. Но постепенно до меня доходит.
Дед пишет отцу — или маме? — о документах об усыновлении. Мальчик… я? Я им что, неродной?..
Чуть не забываю закрыть сейф и повесить картину на место. Иду к себе, ноги не несут, заплетаются.
Меня усыновили? Но почему все говорят, что мы с отцом одно лицо, особенно глаза? И я тоже всегда так считал.
В своей комнате включаю везде свет, подхожу к зеркалу. Вывожу на экран снимок отца и до боли в глазах вглядываюсь в отражение.
Теперь мне кажется, что мы совсем не похожи. Вообще ничего общего. Волосы, глаза, все другое. Или похожи?
Мне даже сказать некому. Разве что Анвару. Но он мне ничем не поможет, а я точно знаю, что надо делать.
Раз родители не посчитали нужным мне сказать, значит так захотели. Я не стану у них спрашивать, и у деда не стану. Они все равно мои родители.
Я сделаю тест ДНК, только надо подумать, как. Легально, так чтобы они не знали, не выйдет. Значит, надо искать возможность сделать его нелегально.
Захожу в чат с ботом Игры и пишу:
«Деньги есть»
Ответ приходит незамедлительно:
«Утром пришлем метку геолокации, где вы должны их оставить».
Отсчитываю пять пачек и складываю в рюкзак, остальные две пачки заталкиваю в тумбочку. Прямо одетым падаю на кровать и засыпаю.
Глава 16
Маша
С утра встаю разбитая, мне всю ночь снился Никита. Он ничего не говорил, просто смотрел с брезгливостью, и я чувствовала себя противной скользкой медузой.
— Мышь, чего такая вялая, ты не заболела? — мама заботливо трогает лоб, но я знаю, что здорова. — У тебя ничего не болит?
Болит. Мне больно, но я не скажу об этом маме, поэтому отрицательно мотаю головой.
В лицей едем вместе, сегодня у нас первая пара — английский. Иду в класс, надеясь, что Топольский еще не приехал. Алька допытывается у меня про Игру. Просит показать переписку, но я по соглашению обязана все удалять и сохранять конфиденциальность. За утечку или скрины — штраф.
Здесь такие драконовские штрафы за все, что, если бы я знала, точно не стала лезть. Но уже поздно, я под всем подписалась, и теперь остается только дождаться первого задания.
Никита опаздывает. Урок начинается, а его нет, я уже начинаю дергаться и гипнотизировать взглядом дверь.
Проходит полчаса, прежде чем она распахивается, и в класс влетает Никита.
— Извините, Дарья Сергеевна, — бросает на ходу и идет к своему столу.
— Топольский, — одергивает его мама, — будь добр, сходи к директору, получи допуск к занятиям.
Она смотрит расширенными от удивления глазами. Да, мама же не видела, как его разукрасил вчера Макс. Каменский, кстати, сегодня выглядит не лучше. Губа распухла, на челюсти там, где его приложил Никита, приличная гематома.
— Я попал в пробку, Дарья Сергеевна, — цедит Никита сквозь зубы, — и я извинился.
— Хорошо, иди к доске, мы послушаем, как ты готов к сегодняшнему уроку.
— Я не готов.
Растерянно смотрю то на Никиту, то на маму. Он глядит исподлобья, и я не понимаю, что происходит. Что с ними? Что за противостояние?
— Тогда к директору. Я не допускаю тебя к уроку.
Топольский выходит и раздраженно хлопает дверью. На урок он так и не возвращается, и я не нахожу себе места.
— Что это твоя мать так на него взъелась? — шепчет Алина, а я только пожимаю плечами. Я и правда не знаю.
Он приходит только ко второй паре, хмурый, задумчивый, и бросает на меня странный, тревожный взгляд. Одновременно на телефон приходит сообщение от бота.