Боюсь открыть мессенджер, да и Алька все время поглядывает с любопытством. Она уже раз десять спросила, не получала ли я еще задание.
Еле доживаю до перемены, прячусь в туалете и открываю сообщение.
«Ваше задание: дать пощечину мажору при как можно большем количестве свидетелей».
Прислоняюсь к двери кабинки и закрываю глаза. Так, в принципе, ничего сложного. Подойти к любому мажору и ударить его по лицу. Разве это большая проблема?
Я ненавижу мажоров, это вообще не проблема. То, что мне вполне может прилететь ответка, это ясно, но задание я выполню. Ну не убьют же меня за пощечину!
Запускаю руки в волосы и упираюсь в дверцу лбом. Проблема. Это проблема. Я могу сколько угодно ненавидеть мажоров, но я не способна ударить человека.
Теперь я понимаю, что, когда говорила о своей ненависти, представляла не конкретного человека, а абстрактную личность. Но ударить придется парня, который не сделал мне ничего плохого. Который меня в принципе не замечает. Я молчу о том, как это будет выглядеть со стороны.
А потом представляю, что станут говорить о маме. Что у нее неадекватная дочь. Возможно, ее даже пропесочат на педсовете, если мне не повезет с мажором. Кто знает, какие у него попадутся родители.
В голове настойчиво крутится мысль, от которой я усердно отбиваюсь.
Топольский. Единственный мажор, которого можно ударить безнаказанно. Он ничего мне не сделает, Никита. Но разве я имею право так его использовать?
Представляю, как его лицо изумленно вытягивается, а потом на нем появляется то выражение брезгливости, которое я видела во сне. И мне становится физически плохо.
Они были правы, когда выбрали меня. Я лузер. Самый настоящий лузер.
Я ни на что не способна. У меня коленки трясутся, когда я представляю, как бью того же Анвара. И снова понимаю, что не смогу. Я так не умею, они ничего мне плохого не сделали.
Звенит звонок. Выхожу из кабинки, умываюсь холодной водой и иду в класс. Как тут прямо передо мной вырастает Никита.
Я смотрю в его глаза, он как будто чего-то ждет. И пройти не дает, и молчит.
Нас огибают лицеисты, спешащие на урок, а Никита все смотрит и молчит. И я молчу. Руки как будто наливаются свинцом и становятся неподъемными.
Даже если бы я решилась его ударить, не смогла бы.
— Ник, ты чего стоишь, пойдем, — зовет его Анвар, а ко мне подбегает Алька.
— Куда ты пропала? — принимается трещать. — Я тебя обыскалась. Идем!
Позволяю ей увести себя, и мне кажется, что в глазах у Никиты мелькает отчаяние. У него что-то случилось? Или он так обиделся, что я вчера отказалась поехать к нему?
А может, он обнаружил шпионскую прогу?
Кстати, у Севки было достаточно времени, чтобы выяснить, учредитель Никита или нет. Снова мучаюсь целый урок в ожидании большой перемены, а потом первой бегу в кафетерий.
Кричу Альке, что бегу занимать очередь, а сама быстро набираю сообщение в наш с Максом и Севкой чат. Узнали ли они что-то о Топольском или нет?
Есть не хочется, поэтому беру один сэндвич с кофе и сажусь за наш стол. В зал входят Топольский с Мамаевым, за ними идут Сева и Макс. Пиликает телефон, и я открываю чат.
— Ну что, тебе так ничего и не присылали? — Алька толкает меня под локоть, а у меня нет сил терпеть.
Открываю чат, отвернувшись от нее вместе с телефоном, и цепенею.
Скрин первый.
«Поздравляем. Вы в составе учредителей».
Скрин второй.
«Ваша ставка в размере двух тысяч баллов принята».
Скрин третий.
«Вам начислены дополнительные баллы за активность в обсуждении».
Голова идет кругом. Значит, Сева и Макс его правильно подозревали, он учредитель. И он поставил на меня. Две тысячи баллов — это две тысячи долларов. Никита верит, что я выиграю.
В груди нестерпимо жжет, мне кажется, если я сейчас не выплесну этот жар, то просто взорвусь. Вскакиваю, подлетаю к Топольскому и со всего размаху бью его по щеке.
— Заречная, ты что, совсем сбрендила? — вопит Милка. В кафетерии зависает тишина, в которой кажется, слышно только как стучит мое сердце.
И еще Никиты.
Я стою перед ним и тяжело дышу, опустив руки. На его щеке горит красное пятно, а из ранки на скуле начинает сочиться кровь.
С ужасом понимаю, что ударила по самой большой ссадине. Глаза наливаются слезами, и я непроизвольно тянусь к Никите.
— Отойди, — шипит Мамаев. — У тебя с головой все в порядке?
Мотаю головой, отчего на очках появляются капли. Не в порядке. Я давно не в порядке.