Я два часа рылась в сети, но ничего подходящего для себя не выбрала. Были удачные варианты, но длинные. Я планировала стоять на перекрестке возле светофора. Там большой поток машин, и вряд ли у сидящих за рулем будет много времени, чтобы прочесть больше трех-четырех слов. Максимум, скользнут взглядом, и все.
Так и получилось. Нужные слова нашлись в последний момент, и теперь я с картонкой в руках — пришлось пожертвовать обувной коробкой — стою на разделительной полосе проезжей части центрального столичного проспекта.
Когда загорается красный свет, я прохожу вдоль вереницы машин со стороны водителей и подношу картонку к окну.
Кто-то удивленно рассматривает сначала картонку, потом меня. Кто-то зло выдает короткое ругательство и отворачивается. Хоть мне не слышно через поднятое стекло и шум незаглушенного двигателя, я понимаю по губам, что он ругается. А кто-то улыбается и дает мне деньги.
Но все равно до обозначенной суммы еще очень далеко, я уже начинаю волноваться, что ничего у меня с заданием не выйдет. Светофор меняет свет на зеленый, «мой» поток начинает движение, и становится страшно.
Хоть я и стою на «островке безопасности», от несущихся мимо машин внутри все холодеет и сжимается. Искренне жалею тех, кто целыми днями попрошайничает вот на таких перекрестках. Я бы так не смогла.
Лучше об этом не думать. Закрываю глаза, чтобы не видеть проносящиеся в метре от меня глянцевые бока автомобилей. Чтобы отвлечься, надо подумать о приятном.
О Топольском, к примеру.
При одном воспоминании о Никите холод внутри сменяется горячей волной. Как же мы целовались с ним! Я сама к нему потянулась, когда услышала, что он не сын Топольского.
Никита рассказал, как нашел обрывок письма, который его дед — получается, приемный — писал своему зятю, Андрею Топольскому. И где сказано, что Никита им неродной.
Я даже не дослушала, обняла и прижалась губами к его губам. Пришлось на носочки вставать, чтобы дотянуться, Никита выше меня на полголовы.
Он моментально включился. Мы больше не танцевали, мы целовались как одуревшие. Никита первый одумался, в любой момент мог кто-то войти и нас увидеть.
— Маша, пойдем в машину, — сипло прошептал он над ухом, и я еле нашла силы, чтобы кивнуть.
Я села рядом с ним на переднее сиденье. Он всю дорогу держал меня за руку, а второй вел машину. Остановился подальше от дома под деревьями, чтобы не было видно, и мы снова целовались.
— Пойдем назад, — прошептал он, сжимая мои колени. Я отчаянно мотнула головой, потому что мне очень хотелось пересесть на заднее сиденье. Позволить ему…
Но нет. Внутри звенели звоночки, и я из последних сил сопротивлялась. Сама даже не знаю, почему. Я очень боялась, что Никита рассердится, но он понял. Только поцелуи стали продолжительнее и глубже. Мы чуть не задыхались оба.
— И какое же счастье ты продаешь, девочка? — слышу громкий мужской голос.
Распахиваю глаза. Возле меня стоит машина — огромный внедорожник. Стекло опущено, а из окна меня разглядывает мужчина, и сразу возникает ощущение, что я смотрю кино про Джеймса Бонда. Дорогая машина, дорогие часы, дорогое пальто. И сам он чем-то на последнего Бонда похож.
Внезапно понимаю, что слишком долго его рассматриваю, и смущенно отвожу взгляд.
— Самое лучшее, — спешу ответить, — которое подходит только вам.
— Откуда ты знаешь, какое мне подходит? — он удивленно поднимает брови, а я почему-то смотрю на его руки, которые лежат на руле.
— Так вы же сами выбираете, — пожимаю плечами. — Какое выберете, такое я вам и продам.
— А гарантийный срок у твоего счастья какой? — щурится он, и я не понимаю, он шутит или злится.
— Гарантия — год, — брякаю прежде, чем успеваю придумать ответ.
— Ну хорошо, — мужчина улыбается, а мне становится от этой улыбки не по себе, — давай свое счастье. Только смотри, не обмани.
И протягивает мне купюру.
Беру на автомате, потому что не могу прервать зрительный контакт. Сама на себя злюсь — подумаешь, проезжал мимо, вот пускай и дальше едет, быстрее будет дома.
Светофор сменяется зеленым, стекло поднимается, и внедорожник трогается с места. Я зачем-то смотрю вслед, пока он не исчезает в плотном автомобильном потоке.
Ощущение такое, будто меня выпили вампиры. Еще какое-то время стою, тупо глядя на проезжающие авто, а потом только догадываюсь посмотреть на купюру.
Сто долларов. Он дал мне сто долларов? Он больной? Или перепутал?
Первым порывом хочется броситься вслед и вернуть купюру. Наверняка он перепутал. Представляю, как он меня будет вспоминать!