— Так почему же пошла?
— Я… — она запнулась, — я была влюблена. Просто до звездочек в глазах.
— В кого, мам? — теперь уже я побледнела и запнулась, потому что знала ответ. — В одного из них? В моего возможного…
И замолчала. Не могу назвать отцом никого из тех троих, не поворачивается язык.
Мама беспомощно кивнула и закрыла руками лицо.
— Меня тогда многие поддержали. И из, как ты их называешь, мажоров тоже. Если бы я не уступила, не поддалась на уговоры родителей и не забрала заявление, все могло сложиться по-другому.
— Ты жалеешь? — подняла я голову. — Жалеешь, что уехала и вышла замуж за папу? Разве тебе было с ним плохо?
— Не поэтому, — покачала она головой, — а потому что без нас он был бы счастливее.
Мы помирились, я согласилась поступить в одиннадцатый класс и закончить лицей, в который ее пригласили преподавать английский язык. И где учатся дети всей столичной элиты от депутатов и чиновников до звезд шоу-бизнеса.
Самый престижный. Элитный. «Сотый».
Но я сделаю все, чтобы не дать повода ни одному высокомерному ублюдку. И к встрече с новым классом сегодня полностью готова.
На мне очки с толстыми стеклами, я специально перестала носить контактные линзы. Обожаю свой диагноз — миопия высокой степени надежно прячет меня за очками.
Волосы затянуты в хвост, одежду даже парадную я ношу только оверсайз, и она висит на мне мешком. Самое то для элитного лицея.
Мама сначала ругалась, потом плакала. Ей очень хотелось, чтобы я пришла в лицей красивой и нарядной.
— Машка, на кого ты похожа? Мы же купили и платье, и юбку, зачем ты надела эти уродливые штаны? Ты же девочка, а не андрогин!
— Зато никто не посмеет сказать, что я в таком виде могу кого-то спровоцировать, мам.
— Маш… Это крайность, разве можно так буквально все воспринимать? — растерянно прошептала она.
Но я отмолчалась, и маме пришлось уступить.
— В нашем лицее работают прекрасные высококвалифицированные учителя… — голос директрисы звучит торжественно-победно.
Это правда, мама три раза ходила на собеседование, потом ее проверила служба безопасности. И после всего с ней еще лично встречались владельцы лицея Волынские.
Как будто ее не учителем английского языка брали, а готовили в секретные агенты.
Линейка скоро закончится, у меня от страха потеют ладони. Вытираю об широкие штанины, но они снова становятся влажными. Я не трусливая курица, но я боюсь.
Не боюсь быть аутом. Не боюсь мажоров. Не боюсь требовательных учителей и сумасшедшей нагрузки, которую тут обещают на каждом шагу.
Я боюсь встретиться с ним. С тем, кто уже два месяца прочно засел в голове. Боюсь и одновременно жду нашу встречу.
Голос директрисы вдруг становится вполне человеческим, там даже сквозят плаксивые нотки:
— Пусть знания, полученные в нашем лицее, станут прочной основой для дальнейшего образования, а умения и навыки помогут вам во взрослой и самостоятельной жизни!
Хлопаем в ладоши. Наконец-то закончились нудные пустые речи. Над площадкой поднимаются гроздья из желтых воздушных шаров — их уже давно не выпускают в небо. Школы и лицеи страны борются за экологию.
Шары красиво колышутся колоннами вокруг входа в лицей. Звучит музыка, все живо переговариваются, разбиваются по группкам и направляются в здание. Внезапно становится тихо.
Над желтыми колоннами всплывают два больших шара — фиолетовый и красный. Алька меняется в лице. Лицеисты переглядываются, в направленных на шары взглядах замечаю интерес, волнение и, кажется, зависть?
— Игра, — шепчет Алька, прижимая ладони к щекам, и беспомощно оглядывается вокруг.
У нас у обоих одновременно пиликают телефоны. Достаю свой, свайпаю. Вокруг меня парни и девушки лезут в карманы и сумки. Почти весь лицей пялится в телефоны.
Залипаю на экран. В мессенджере висит сообщение от безымянного пользователя.
«Открыть».
На фиолетово-красном фоне всего два слова:
«Игра начинается».
***
— Ребята, в нашем классе новенькая. Маша Заречная, прошу любить и жаловать! — кураторша Елена Игоревна подталкивает меня за плечи, и я оказываюсь в центре класса.
Ощущение, будто стою голая. Чувствую на себе оценивающие взгляды под шепотки одноклассниц. Так и подмывает поднять руки и покружиться, чтобы им было лучше видно.
Алька смотрит сочувствующе, лица двух остальных аутов ничего не выражают. Спортсмен Каменский, явный пофигист, равнодушно отворачивается к окну. Севка в очках, как и я, за ними ничего не поймешь.